словесных построений и иноязычных включений, но произносит их искаженно, обруссеченно.
– Обруссеченно? А ты не так?
– В этом-то и дело. Я же подолгу бываю за рубежом, слух у меня к такому привычен.
– Ну, так что скажешь?
– Никак я не пойму. Связи его не проявляются. Будем ждать?
– Подождём.
Телячья отбивная. О том, как дело само находит не успевших спрятаться
Ночьью опять был налёт. Разбудила воздушная тревога. Повыбежали, кто мог, на улицу, попрятались в щелях. Дело было уже к утру, посвежело. В одной пижаме да спросонья казалось холодно. Аж трясло. Сдерживался, как мог – подумают – боится старшина Кузьмин. А этого нельзя допустить никак. Авторитет надо блюсти.
Я, расталкивая людей, выбрался из щели.
– Куды, окаянный!? Убьют жа!
– Убили уже, – буркнул я в ответ.
Шел без цели, просто чтобы согреться. Подошёл к полуторке, заглянул в кабину. Во! Фуфайка! Еще тёплая – видимо, водитель ею укрывался. А спал в кабине. Во, как в ней тепло! С трудом, одна рука в гипсе, нога не гнётся почти, накинул на плечи ватник, залез в машину. Пригрелся и уснул. Просыпался только от разрывов бомб, но тут же засыпал опять.
– Э, болящий! Вылазь!
– А?!
– Вылазь, грю! Ехать надо.
– Поехали.
– Без тебя. Тут дохтур едить. Вылазь.
– Куда поедешь?
– На вокзал, знамо куда. Людишек бомбами побило, за ними поедем.
– Я с вами.
– Да куда тебе! Самого таскать надо. По макушку в бинтах, всё туда же. Вылазь, грю!
Я вылез. Обошел машину. Задний борт был открыт. Кое-как влез в кузов. Сел на доску-лавку, перекинутую меж бортами. В кузове лежали носилки. Подошли люди. Натан, судя по голосу, сел в кабину. В кузов запрыгнули двое медсестричек.
– Ой! – взвизгнули они. – Кузьмин! Вы что тут делаете?
– Тише, девчонки! С вами еду. Может помогу чем.
– Да на кой ты нам?! Раненых таскать? Самого хоть таскай! Только место занимаешь.
– Да я только туда. Обратно своим ходом.
Девчонки прыснули.
– Каким своим ходом? Ты тут-то еле ковыляешь! Да и кто тебе позволял покидать госпиталь?
– Девчонки, не сдавайте! Не могу я больше на одном месте. Как птица в клетке.
– Ладно, птица. Раз птица – петь будешь. Умеешь?
– Нет.
– Тогда, извини. Натан Ааронович!
– Умею, умею. Только я не певец. Даже не певун. Скорее выпевун.
– Ната!..
– Ладно, ладно! Согласен! Что же вам спеть? Ну, давай вот это:
Идти во мгле туда, где свет,
Ни сил ни веры больше нет.
Ты берег, призрак в море лжи.
На самом дне я, но я жив!
Взошли в душе моей кусты.
Вот всё, чего добилась ты.
Но если ты простишь обман,
Я
