требованию публики, – начала она, – вторая мисс Сэнли споет «Молли О’Морган». – И запела.
Это было превосходно, попросту превосходно! «Молли О’Морган» ровно ничего собой не представляла – обыкновенная, модная в то время песенка, – но Салли внесла в нее нечто новое. Песню она превратила в пародию, в шутовскую пародию. Она то визжала фальцетом, то вдруг начинала петь «с душой», чуть не плача над трагедией покинутых любовников Молли:
Молли О’Морган со своей шарманкой,
Рожденная в Ирландии итальянка.
И, забыв о том, что Дженни называла «приличиями», Салли в заключение самым непристойным образом изобразила обезьянку, которая (как с полным основанием можно было предположить) сопровождала мисс Морган и ее шарманку.
Все, кроме Дженни, корчились от смеха. А Салли, не дав им опомниться, с места в карьер начала «Я стоял на углу». Обезьянка исчезла, Салли преобразилась в Джека Плезентса, тупого, неотесанного деревенщину, медлительного, как улитка, торчащего под стеной городского трактира. Зрителям казалось, что они видят даже застрявшую в его волосах солому, когда Салли пела:
Тут какой-то малый в форме подошел и заорал:
«Как же ты попал в солдаты?» А я ему отвечал:
«На углу стоял я…»
Альф захлопал в ладоши, громкими возгласами выражая свое одобрение. Салли с плутовской улыбкой поглядела на него, скосив глаза. Потом вмиг из Джека Плезентса превратилась снова в особу женского пола и запела. Это была уже Флорри Форд, вылитая Флорри Форд, с пышной грудью, густым низким голосом и чудесными бедрами.
Пой о счастье, о радости, —
Никогда мы не знали их…
Песня неожиданно оборвалась. Салли соскользнула с табурета, покружилась на месте и, улыбаясь, остановилась перед слушателями.
– Отвратительно! – воскликнула она, морща нос. – И конфетки не стоит. Надо удирать, пока меня не забросали спелыми помидорами! – и вприпрыжку выбежала из комнаты.
Дженни потом извинялась перед Дэвидом за чудачества Салли.
– Уж вы простите, она часто бывает такая странная. А характер! Боже! Знаете… – она понизила голос. – Это довольно нелепо, но я боюсь, что она немножко ревнует ко мне…
– Да не может быть! – улыбнулся Дэвид. – Ведь она еще ребенок.
– Ей шестнадцатый год, – сухо возразила Дженни. – И она прямо-таки не выносит, когда кто-нибудь оказывает мне внимание. Вы не поверите, как бывает неприятно… точно я в этом виновата!
Нет, конечно, Дженни не была виновата. Так же мало можно было винить розу за ее благоухание, лилию – за ее чистоту.
В этот вечер Дэвид ушел домой еще более убежденный в том, что Дженни очаровательна.
Он стал часто бывать у Сэнли, проводить у них вечера. Иногда он заставал дома и Джо, чаще же – нет. У Джо был страшно занятый вид, лихорадочная сверхурочная работа не прекращалась, и его редко можно было увидеть в доме № 117/А. Через некоторое время Дэвид стал приглашать Дженни на прогулки.
