войны, в марте 1944 года, когда многим в командовании вермахта стало понятно, что война проиграна, а за свои преступления придется держать ответ, было издано распоряжение ОКВ, согласно которому захваченных «военнопленных русских женщин» следовало после проверки СД направлять в концлагеря.213 До этого многих женщин-военослужащих до лагерей просто не доводили.
И когда советские войска переходили в наступление: под Москвой, Сталинградом, под Курском, когда отбивали города и деревни, среди замученных военнопленных-мужчин наши солдаты находили тех, кому выпала многократно более тяжелая судьба, – военных девушек.
В скупых строчках докладных записок, составлявшихся нашими офицерами после освобождения оккупированных районов, звучит пронзительная, бессильная боль за тех, кого они, здоровые мужики, должны были защитить – и не смогли:
«После изгнания оккупантов, в подвалах главной конторы завода № 221 обнаружено до десятка трупов зверски замученных военнослужащих советской армии, среди них труп девушки, которой изверги выкололи глаза и отрезали правую грудь…»214.
Беспомощных, раненых и беззащитных женщин с невообразимой жестокостью убивали на месте; даже комиссарам давали пожить немного больше.
Методику уничтожения комиссаров в ОКВ и ОКХ заранее спланировали во всех возможных подробностях. Если комиссаров захватывали на фронте – их необходимо было уничтожить «не позднее чем в пересыльных лагерях», если в тылу – передать в распоряжение эйнзатцкомандам. Однако прежде всего следовало установить, что человек является комиссаром215. В полевых условиях разбираться в том, кто комиссар, а кто нет, совершенно не было времени – захваченных в плен людей собирали в колонны и гнали на пересыльные лагеря. Определять, кто есть кто, предстояло уже там.
Правда, до лагерей доводили не всех.
Никакой помощи раненым и больным военнопленным не оказывалось; красноармейцев колоннами гнали на запад. В день их заставляли проходить 25–40 километров и так – на протяжении нескольких недель. Еды выдавалось по сто граммов хлеба в день, да и того не хватало на всех216. Неудивительно, что при таких условиях многие погибали. Тех, кто оказывал малейшее сопротивление, расстреливали. Тех, кто не мог идти от голода или от ран, тоже расстреливали. Командир действовавшей в Белоруссии 403-й охранной дивизии фон Дитфурт с холодной иронией палача назвал эти убийства «выстрелами облегчения»217.
Германский хирург профессор Ханс Киллиан в своих мемуарах описал одну из маршевых колонн военнопленных следующим образом:
«То, что к нам приближается, оказывается стадом военнопленных русских. Да, именно стадом – по-другому это невозможно назвать. Поголовье насчитывает примерно двадцать тысяч. Их захватили во время последнего окружения… Они идут со скоростью не больше двух километров в час, безвольно переставляя ноги, как животные. Иногда слышатся окрики полицейских,
