в Келсо, чтобы закрыть отцовский офис. Сколько горькой радости было в воспоминаниях о прошлом! Дженнифер казалось, что она выросла в этом офисе.
Она устроилась на работу помощником библиотекаря в юридической библиотеке университета, чтобы на что-то жить, пока не придут результаты ее экзамена.
– Это одно из труднейших испытаний во всей стране, – предупреждал профессор Оукс.
Но Дженнифер знала, что выдержала его.
Она получила уведомление, что сдала экзамен, и одновременно – предложение работать в офисе окружного прокурора.
Неделю спустя она уже ехала на восток.
Дженнифер нашла крошечную квартирку, в хорошем районе, как говорилось в объявлении, на Третьей авеню, с фальшивым камином и крутой, ведущей на четвертый этаж лестницей. Дженнифер утешила себя тем, что ей полезны физические упражнения. На Манхэттене не было гор, куда можно было взбираться, и быстрых ручьев, которые так трудно переплыть. Квартирка состояла из маленькой гостиной с диваном, который, раскладываясь, превращался в бугристую постель, и микроскопической ванной с окошком, много лет назад закрашенным черной краской, наглухо его запечатавшей. Мебель выглядела так, словно была пожертвована «Армией спасения».
Но Дженнифер сказала себе, что не останется здесь надолго. Это временно, пока она не заработает репутацию серь-езного адвоката.
Но все это оказалось мечтой. А реальность была такова: прошло менее семидесяти двух часов после приезда в Нью-Йорк, а Дженнифер уже выбросили из офиса окружного прокурора и она была на грани исключения из корпорации.
Дженнифер перестала читать газеты и журналы и не включала телевизор – куда бы она ни повернулась, всюду видела себя. Она чувствовала, что прохожие глазели на нее на улице, в автобусе и магазинах. У нее вошло в привычку скрываться в своей квартирке, не отвечать на телефонные звонки и стук в дверь, и она уже подумывала сложить вещи и вернуться в Вашингтон, чтобы найти работу в другой области. И еще она подумывала о самоубийстве. Долгие часы Дженнифер провела за сочинением писем окружному прокурору Роберту Ди Силве. Половина писем состояла из уничтожающих обвинений в бесчувственности и отсутствии понимания. Другая половина – из униженных извинений и мольбы дать ей второй шанс. Ни одно письмо, впрочем, так и не было отослано.
Впервые в жизни ее одолевало отчаяние. У нее не было друзей в Нью-Йорке, ей не с кем было поговорить. Она днями не выходила из квартиры и только по ночам выскальзывала из дома, чтобы прогуляться по пустым улицам ночного города. Отверженные, изгои, отщепенцы, населявшие ночь, не трогали ее. Возможно, видели собственное одиночество и отчаяние, отраженные в ее глазах.
Шагая по тротуару, Дженнифер снова и снова представляла сцену в зале заседаний. Только конец всегда был разным.
Человек отделяется от группы, окружающей Ди Силву, и спешит к ней. В руке он держит конверт из плотной бумаги.
– Мисс Паркер?
– Да.
– Шеф
