плацу.
– До выступления ещё колокол с половиной…
– Мне это известно, солдат.
– Так точно. Слушаюсь, сэр.
Женщина трусцой устремилась прочь. Скворец вздохнул.
– Что до этого предложения…
– Моим учителем был напанец, – сказал Паран. – Никогда ещё не встречал напанца, который бы знал, что такое уважение, Дэторан тут не исключение. Также я знаю, – добавил он, – что Дэторан не исключение и в том, что касается «мостожогов».
– Похоже, этот напанец неплохо тебя обучил, – пробормотал Скворец.
Паран нахмурился.
– Что вы имеете в виду?
– Неуважению к субординации, капитан. Ты только что перебил своего командира.
– Ох, виноват. Всё время забываю, что вы уже не сержант.
– Я тоже, поэтому нужно, чтобы такие люди, как ты, мне напоминали. – Старый солдат обернулся к Молотку. – Запомни, что я сказал, целитель.
– Так точно.
Скворец ещё раз взглянул на Парана.
– Спешка, а потом ожидание, – хорошее решение, капитан. Солдаты обожают томиться от безделья.
Паран посмотрел вслед Скворцу, который направился в сторону ворот, а затем сказал Молотку:
– Этот ваш частный разговор с командиром. Целитель, я должен что-то знать?
Молоток сонно моргнул.
– Никак нет, сэр.
– Хорошо. Можешь возвращаться в свой взвод.
– Так точно.
Оставшись в одиночестве, Паран вздохнул. Тридцать восемь злых, обиженных ветеранов, которых уже дважды предали. Я никак не был связан с предательством при осаде Крепи, и Ласиин объявила меня вне закона вместе с ними. Ни то ни другое нельзя повесить мне на шею, но они всё равно это делают.
Он потёр глаза. Сна Паран теперь… опасался. Ночь за ночью, с самого перелёта из Даруджистана… боль и сны, нет, кошмары. Ох, нижние боги… В ночные часы он извивался под одеялом, кровь мчала по жилам, в животе бурлила кислота, а когда сознание наконец ускользало, приходили сны – прерывистые, дёрганые, где он всегда бежал. Бегу часами напролёт. А затем тону.
Это кровь Пса бежит в моих жилах со всей своей мощью. Больше нечему.
Паран снова и снова убеждал себя, что кровь Пса стала причиной его паранойи. Эта мысль вызывала только кривую усмешку. Враньё. То, чего я боюсь, вполне реально. Хуже – невыносимое чувство потери… неспособность доверять – никому. Без этого – чего мне ждать в жизни? Только одиночества, то есть ничего ценного. А теперь все эти голоса… шепчут, зовут, подбивают. Спастись. Сбежать.
Он встряхнулся, сплюнул, чтобы избавиться от кисловатого привкуса во рту. Думай о той, другой сцене. Одинокой. Невразумительной. Помнишь, Паран? Голос, который ты тогда услышал. Это был голос Рваной Снасти – ты тогда в этом не сомневался, почему же усомнился теперь? Она жива. Где-то, как-то, но чародейка жива…
А-а-а, больно! Ребёнок кричит
