традиции занимали место регуляторов советского времени[59].
Кроме того, наибольшим разрушениям после распада советской системы на Северном Кавказе подверглась именно городская среда – основной проводник модернизационных тенденций. Именно на городские сообщества, характеризовавшиеся смешанным национальным составом; формирующимися на новой основе социальными сетями; большей, чем в сельской местности, ролью образования и квалификации для карьерного продвижения, советская модернизация оказала наибольшее влияние[60]. Деградация подобных модернизационных центров не могла не повлиять самым негативным образом на ситуацию в обществе.
Тем не менее состояние традиционной системы регулирования именно в постсоветский период можно характеризовать как глубоко кризисное. Те процессы, которые в подавляющем большинстве других регионов, во всяком случае в составе России, в основном проходили с конца XIX до середины ХХ вв., активизировались на Северном Кавказе именно в последние десятилетия. Этому способствуют несколько основных факторов, в том числе:
• развитие рыночных отношений, приводящее к изменению системы ценностей, предпочтений, статусов и рангов в обществе[61];
• активизация миграционных процессов, в том числе урбанизация[62];
• воздействие процессов глобализации на формирование потребительских стандартов, системы ценностей, жизненных стратегий[63];
• деградация ряда сельских сообществ, их неспособность осуществлять регулирующие функции[64].
Причем некоторые факторы могут действовать одновременно в разных направлениях. Так, постсоветский трансформационный кризис одновременно и подталкивал к возрождению и укреплению локальных, традиционных связей, и впервые за длительное время открывал страну миру, делал доступным всю гамму различных культур, идеологий, мировоззрений.
Одним из важнейших проявлений кризиса традиционного общества стала легитимация конфликта поколений. Формы данного конфликта могут быть самыми разными: от достаточно невинных (мать хочет праздновать свадьбу дочери в родном селе, дочь настаивает на Махачкале, а поскольку выходит замуж за человека другой национальности, матери настоять на своем достаточно сложно) до весьма серьезных (конфликты между старыми и молодыми имамами на многих северокавказских территориях). Однако очевидно, что многие принципиально важные конфликты на Северном Кавказе, в том числе принимающие насильственные формы, в настоящее время выступают в формате конфликта поколений[65].
Реакция общества на кризис регулирования и связанные с этим конфликты
В условиях когда фактически параллельно происходил распад и советской, и традиционной систем регулирования, в обществе образовался институциональный вакуум,
«Вы говорите, сегодня в мечети собираются. Это старые традиции, когда общественным путем, народом разрешалось. Это было своего рода местное самоуправление вообще-то. Они пришли к тому, когда власти нету, тогда были мечети, и все там решалось. И автоматически пришли в мечеть… Власть, когда буксует и когда не срабатывает, вот и образовывается мечеть. А где им собираться кроме как в мечети?». «Всюду, где есть проблемы в системе государственного закона, и государство не решает эти проблемы, они решаются и будут решаться через традиционные религиозные… обычаи». Что интересно, нормативные акты советского времени в северокавказских республиках, наряду с традицией, часто воспринимаются как источник легитимности тех или иных действий.
Как отмечал, например, Г. Дерлугьян, советская общественная трансформация «воплотилась прежде всего в городах с их новой материальной средой обитания, социальными практиками труда, потребления и досуга, принципиально новыми статусными различиями и жизненными стратегиями»
Сельская учительница в горном селе вспоминает, что раньше при выборе супруга было важно, кто из какого тухума. Девушку могли не выдать за парня, если ее тухум «выше стоял, чем тот тухум… Или морально, или материально, или еще что-то у них, происхождение какое-то было особое. <…> Сейчас стало не важно. У кого квартира, у кого машина, много денег сейчас. Даже в школе девочки, они <…> говорят, надо искать хорошего жениха. Все смешалось. <…> Но молодые тоже поумнели же. Им же тоже и машина нужна, и квартира нужна, и работа, и муж нужен непьющий, некурящий. Они тоже сейчас не дураки».
Вот несколько комментариев на эту тему из разных северокавказских регионов, пронизанных ностальгией по традиционным ценностям. «Здесь дети когда растут, это одно: они знают, как относиться к старшим, к младшим, как себя вести, знают обычаи более или менее. Те ребята, которые вырастают <…> на северах <…> это становится общекавказским быдлом… Без нормального языка, без обычаев, без уважения к старшим». «В городе есть такое: <…> там за детей надо беспокоиться, здесь уже как-то спокойнее. В городе сброд. <…> Смотри, сейчас, если взять возраст двадцать пять – тридцать – тридцать два года <…> этот возраст не курит и не пьет в селах, а в городе они в основном наркоманят».
«Раньше если ты видел здоровую девушку, как говорят, „кровь с молоком“, ты мог сразу сказать: “вот, это сельская, приученная к работе”. А сейчас они все ложатся спать – Дом-2, Одноклассники, или “ой, замуж вышла новая принцесса английская за этого принца”. Вот об этом обсуждают – шляпки, тряпки». Но некоторые считают, что глобализация имеет гораздо более серьезные негативные воздействия на ситуацию на Северном Кавказе: «Навязываемые рекламой и средствами массовой информации высокие и заведомо недостижимые стандарты потребления в страдающем от безработицы и прочих острых социальных проблем регионе питают протестные настроения прежде всего среди молодежи»
Вот картина жизни казачьей станицы, где еще поколение назад были крепкие традиционные устои: «Ведь у нас разъехались мужья <…> куда только можно: и Север, и Сибирь, и Сочи, и куда угодно. А семьи-то распались. Бывает по три месяца не приезжают, бывает, по месяцу не приезжают. Женщина сидит без денег, детей кормить нечем, в школу отправлять одеть-обуть нечего. Начинают пить, начинают гулять. Приезжают [мужья] – мордобой, разводы, убийства. <…> Мать уехала на заработки. Муж уехал, пропал, а она оставила четверых детей. Старшая девочка дошла до того, что комбикорм заваривают, едят… И никому дела нет. <…> Мы пытаемся хоть как-то сейчас веру в людей вдохнуть, чтобы возвращение было к вероисповеданию, к нормальным христианским укладам жизни, чтобы жили не просто пьянством и распутством, а пришли к памяти, отрезвели».
На самом деле ситуация, судя по всему, действительно очень напоминает кризис традиционного общества в России конца XIX в. А. Вишневский так характеризовал российские реалии этого периода: «И „бабий бунт“, и непокорность детей, и умножающиеся семейные разделы – все говорило о падении веса вековых заповедей семейной жизни, об усиливающемся ее разладе. <…> Разлад нарастал в деревне, в городе же он и подавно был неминуем, обозначился раньше и породил более развитые формы рефлексии». (Вопрос о том, почему на Кавказе кризис традиционного общества проявился, в первую очередь, именно в конфликте поколений, а не в «бабьем бунте», требует дополнительного анализа). И цитирует Н. Бердяева: «С формами семьи связана была тирания, еще более страшная, чем тирания, связанная с формами государства. Иерархически организованная, авторитарная семья истязает и калечит человеческую личность. И эмансипационное движение, направленное против таких форм семьи…, есть борьба за достоинство человеческой личности…»
