была самой смертью.
Буро-рыжая тень шевельнулась на дне долины, солнце выглянуло из-за края горизонта и первый луч нащупал косматую шкуру, обвел контур лап с длинными, как клинки, когтями. Тяжёлый загривок с тёмным воротником, низкие широкие плечи…
– Кимочка как-то на зайца не похож, – Тингали без ошибки опознала брата. – Я его таким не видела. Но породу знаю, он сказку мне сказывал, про бера, хозяина всем лесам и держателя закона. Вроде, ещё тот бер любит мед.
– Детей не стращают берами. Детей угощают ягодой и развлекают веселыми прыгучими белочками, – хмыкнул Ларна. – И где этот… проводник, мать его синеглазую за… гм… косу. Или за хвост? Не явится к сроку, сам пойду туда.
Ларна пощупал свой истертый пояс с котятами к лубками – и Тингали всхлипнула. Опять она виновна! Это ж ее работа, и выходит она – в смерть путеводная нитка…
– Не уходи, – испугалась Тинка.
Ларна молча вцепился в тонкое запястье – мол, не ухожу, прекрати разводить сырость.
По песку дрожью пополз рык. Тингали охнула, подавилась тошнотой и указала дрожащей рукой на невидимое Ларне. Из недр небыли поднимался чёрный змей, взвились его шеи, похожие не пустые гнилые нити канвы.
Ларна тоже видел, но по-своему. Более привычно и понятно для бойца. Песок шевелится, вспухает, рассыпается отвалами, выпуская наверх одну за другой темные пасти на длинных шеях. Эти пасти рвут бера, бурый его мех летит клочьями, зверь гневно рычит и встряхивается, срезает шеи своими длинными когтями, топчет их, старается заровнять отвалы песка, пока не явились новые выползки тьмы. Но они лезут и лезут, теперь уже не только пасти, рвущие шкуру.
Появились ещё и тонкие отростки, вроде щупалец, они норовят оплести лапы, подсечь бера, свалить, утащить в песок и утопить в нём… Растворить в тёмном сыпучем забвении. Но шкура у зверя прочна, мех свалявшийся, плотный, рвать его даже тёмным пастям нелегко. Сам бер, на вид такой массивный и почти неуклюжий, двигался удивительно ловко и стремительно. Уворачивается, атакует. И получает новые раны, ревёт от боли… Голов у змея много, он всё поднимается и поднимается, расползается пятном мрака по долине. Ночная тень накрывает бера целиком, но тот снова встряхивается, срывая с себя эту тень, и солнце на миг изливает багрянец на шкуру, словно пытаясь её исцелить… Кажется, это будет длиться бесконечно. Точнее, пока бер не устанет и тьма не поглотит его окончательно…
Ларна временами, когда бера особенно плотно накрывала тень, поглаживал свой топор и чуть подавался вперед, с сомнением глядя на границу зелени, отделяющую доступный людям мир от того немыслимого и непонятного боя, что не утихает совсем рядом. Раны на теле зверя теперь были видны отчетливо, на шее и на плече шкура свисала клочьями, кровь впитывалась в песок, и тьма накрывала бера плотнее и гуще, и ему всё больших усилий стоило вырваться из-под её удушливого плена
