струились по плечам.
Оденат протянул руку и погладил ее по голове, как гладил свою любимую охотничью собаку. Его рука приподняла ее овальное личико. Волосы у нее были мягкими, так же как и бледнозолотистая кожа, глаза невероятно прекрасными: миндалевидные, с длинными, густыми черными ресницами, темно-серые, цвета грозовой тучи, однако в их глубине он заметил золотистые искорки, которые теперь потускнели от горя; прямой маленький нос и прелестный ротик. Ему пришлось сдерживать себя, чтобы не наклониться и не поцеловать ее в губы. Он строго напомнил самому себе, что она еще ребенок, однако в то же время необычайно соблазнительное создание, настоящая нимфа.
– Я помню тебя, мой господин князь, – тихо ответила Зенобия.
– Держись, Зенобия, – беспомощно сказал он.
И тут ее глаза цвета серебристой грозовой тучи сверкнули.
– Почему ты терпишь присутствие в Пальмире этих римских свиней? – в гневе бросила она ему.
– Римляне – наши друзья и были ими всегда, мой цветок! Это просто несчастное стечение обстоятельств, – спокойно произнес он, помня о сопровождавшем его императорском губернаторе.
– Друзья не насилуют и не убивают невинных женщин! – сказала она с презрением. – Ты стал одним из них, мой господин князь! Жеманный и надменный: римский хлыщ! Ненавижу их! Ненавижу их и тебя тоже ненавижу – за то, что ты позволил им надеть на наши шеи ярмо!
Ее глаза наполнились слезами, но прежде чем он успел произнести хоть слово, она отвернулась от него и убежала, а следом засеменила ворчащая служанка.
– Бедная девочка! – грустно произнес князь Оденат. – Единственный ребенок у своей матери! Они были так близки между собой, Антоний Порций. Какой удар для ребенка!
Римский губернатор посмотрел вслед Зенобии.
– Да, – согласился он, а про себя подумал: «У Рима есть дурной обычай наживать себе врагов».
Вернувшись в город, Антоний Порций немедленно призвал к себе командиров легионов и подробно объяснил ситуацию. Затем спросил:
– Поддержат ли нас командиры легионов наемников?
– Я ручаюсь за моих африканцев, – сказал трибун девятого легиона. – Они ненавидят галлов.
Его товарищи кивнули, выражая согласие.
– Не вижу причины, по которой мои галлы могли бы счесть наказание несправедливым, Антоний Порций, – сказал, с трудом переводя дыхание, трибун шестого легиона.
– Тогда соберите весь гарнизон! – приказал губернатор.
Два римских легиона, состоявшие из тысячи двухсот пеших солдат и двухсот сорока кавалеристов, и два подразделения наемников, по численности равных легионам, собрались за главными воротами Пальмиры. Такой сбор не мог не вызвать любопытства. Поскольку слухи о передвижении солдат распространились по всему городу, горожане поспешили выйти за ворота, узнать, что случилось.
На высоком помосте, под тентом, в жаркий послеполуденный час сидел римский губернатор
