встал.
– Насколько я понимаю, нас просят пройти в ризницу, – объявил он. – Дело, судя по всему, срочное.
Мистер Браун хотел было добавить, что староста справлялся и насчёт Паддингтона, но по здравом размышлении решил лишний раз не тревожить своих спутников.
Тем не менее, пока они шагали в сторону ризницы, выражение его лица делалось всё более озабоченным – а если бы он мог пронзить взглядом церковные стены и заглянуть в церковный двор, он бы разволновался ещё сильнее.
А всё потому, что Паддингтон попал в переделку. Очень серьёзную переделку. В жизни медвежонка бывало много всякого – и плохого, и хорошего, – но сейчас, подняв лапу к свету, чтобы осмотреть её повнимательнее, даже он вынужден был признать: никогда ещё дела не принимали настолько скверный оборот.
Лизать его оказалось совершенно бессмысленно; от зажимания между прутьями церковной ограды стало, похоже, только хуже; не помогло даже обильное смазывание мармеладом из банки, которую он всегда держал в чемодане на всякий пожарный случай.
Лапы его выглядели сейчас непривычно ухоженными и чистыми. Если не считать следов мармелада – хоть сейчас на рекламу мехов в каком-нибудь журнале с картинками, которые любила миссис Браун. Даже подушечки и те блестели, словно начищенный ботинок.
Вот только в отчаяние медвежонка повергли вовсе не подушечки, а золотое обручальное колечко, блестевшее среди меха; причём чем дольше он его разглядывал, тем печальнее становился.
Зайдя к Гарольду Прайсу за списком гостей, он обнаружил это колечко на туалетном столике; тогда оно без всякого усилия налезло ему на коготок. Теперь же кольцо застряло прочно и капитально, и все усилия сдвинуть его с места ни к чему не приводили.
До этого у них с мистером Прайсом всегда были прекрасные отношения. И всё равно медвежонку трудно было даже представить, что теперь скажет его друг. А ещё труднее было представить себе, что Дейрдре возьмёт и, к примеру, покатится со смеху, когда узнает, что её обручальное кольцо застряло на медвежьей лапе. По прошлому опыту он знал, что язычок у Дейрдре – острее некуда. Когда в её автоматическом ноже для нарезания ветчины случалась самая пустяковая поломка, об этом тут же становилось известно всем окружающим. А уж что Дейрдре скажет в нынешней ситуации, и вовсе было подумать страшно.
И, словно в подтверждение этих мрачных мыслей, из открытого окна у него над головой долетел громкий и гневный голос Дейрдре.
Паддингтон вскарабкался на чемодан, встал на цыпочки – и ему удалось заглянуть в окно ризницы. Увидев, что творится внутри, он чуть не шлёпнулся на землю от ужаса: в ризнице находилась не только Дейрдре, громогласно отчитывавшая несчастного мистера Прайса, но ещё и свидетель, стайка родственников, все Брауны и ещё несколько дяденек и тётенек очень важного вида.
Толпа собралась такая огромная и все так ужасно шумели,
