быстрее. Скоро начнется. Начало – самое интересное, – сказал он и увлек Георгия за собой в ложу.
Она располагалась на левой трибуне, на самом верху. Они сели в кресла на первом ряду. В глубине ложи уединились два парня в костюмах и при галстуках. Узнав секретаря обкома, они встали и вежливо ему поклонились.
Георгию почему-то вспомнился концерт Аллы Пугачевой, на который они ходили сюда с Натальей за год до его отъезда. Зал ломился от наплыва поклонников певицы. Так же было много акустической и осветительной аппаратуры. Только тогда они сидели внизу, в партере, где сейчас разместилась импровизированная сцена. А зрители расселись на трибунах, как на хоккейном матче. Смита так и подмывало крикнуть во весь голос: «Шайбу!», «Шайбу!».
Но погас свет, и на мгновение установилась практически абсолютная темнота. Вдруг прямо под ухом во всю мощь ударил колокол. Георгий даже немного оглох от такой неожиданности. Глаза ослепили несколько мощных прожекторов, и он зажмурился. Постепенно свет начал ослабевать. Из скрытых динамиков лилась, нарастая, приятная мелодия. Играла флейта. Журчал ручеек. Чирикали птички.
Когда к нему вернулась способность видеть, он разлепил веки и обомлел. Из туманной дымки, окутавшей всю арену, на него взирали огромнейшие, как летающие тарелки инопланетян, голубые, как безоблачное небо в июльский полдень, девичьи глаза, в которых было столько скорби и страдания, что у австралийца мурашки побежали по спине. Затем великанша повернулась в профиль, и он увидел гигантское, но не лишенное очарования ухо, прикрытое водопадом прямых, гладко расчесанных русых волос. Потом показался ее затылок, затем другое ухо. Под переливы флейты она обвела своим страдальческим взором притихшие трибуны. И вдруг стала уменьшаться, прямо-таки таять на глазах. Вот уже и вся ее очаровательная головка вписывается в размеры Дворца от пола до потолка. Джордж был поражен правильностью черт этой особы. Прямой нос с раздувающимися при порывистом дыхании, как у породистой лошади, ноздрями, в меру полные, сочные губы, в которые так и хочется впиться поцелуем, длинные и густые от природы ресницы, лишенные даже намека на макияж, черные как смоль, и такие же брови.
Русые волосы и черные брови всегда считались признаком породы. Камера продолжает отъезжать, и из тумана появляется безукоризненная шея. Затем все ниже и ниже. Публика дружно ахает: у нее обнажена грудь! Не маленькая и не большая, чуточку вздернутая кверху, с набухшими сосками, как раз такая, которая приводит в трепет любого мужика – от желторотого юнца до почтенного старца. А женщина все продолжает уменьшаться. Мужская половина зала в очередной раз замирает в сладострастном предвкушении. И она не разочарована. На незнакомке на самом деле ничегошеньки не надето. А обнаженная дева начинает изгибаться, словно танцует танго с невидимым партнером. Она на самом деле обворожительна. Даже сорокалетний Смит не может отвести от нее восторженных глаз.
&n
