У нас вот в соседней деревне учитель был, тоже в очках ходил, с образованием. А говорить с ним лучше не берись: начнёт всякую ерунду бормотать – не переслушаешь. Уж наши бабы остановятся с ним из уважения, слушают, слушают, да махнут рукой и по своим делам пойдут. А он всё стоит и бормочет. Так ведь и не женился, ни одна девка за него не пошла. Толку-то в нём – никакого. А ещё учитель…
И принималась за более важные с её точки зрения дела, например – пироги.
Она считала своим долгом просвещать маму насчёт последних достижений научной и философской мысли, о которых узнавала из журналов «Наука и жизнь» и «Наука и религия». Мама, к тому времени уже ставшая руководителем предприятия, часто возвращалась с работы поздно, сильно уставшая и иногда отмахивалась от этих разговоров. Обиженная Бабушка, с нетерпением дожидавшаяся Маму, чтобы поделиться с нею новостями и своими выводами по данному кругу вопросов, посылала вдогонку направлявшейся спать дочери упрёки:
– Хоть ты мне и дочь, Юля, а я тебе скажу со всей прямотой: отсталость у тебя полная по всем вопросам. Можешь ли ты после этого руководить людьми? Ну, вот что ты мне рукой машешь? Какой в тебе есть кругозор, ответь? Погляди: я вот даже листок загнула, чтобы тебе прочитать, что пишут, а тебе и дела нету.
И, махнув рукой, уж совсем обречённо с тяжелым вздохом резюмировала:
– Да что тут говорить? Форменная и беспросветная темнота!
Из моих детских наблюдений за этими уморительными сценами моё сознание черпало главное: Бабушка, проживая свою жизнь в бесконечных бытовых хлопотах, постоянно и жадно училась, познавала новое, неустанно расширяя границы своего внутреннего мира и бесконечно его совершенствуя. И поэтому с ней было столь же бесконечно интересно.
По примеру родителей, в моём семейном доме тоже была собрана большая библиотека, и Бабушка постоянно просила меня принести для неё почитать «чего-нибудь жизненного», сетуя, что дома книжки – все одни и те же. Но не всякая книга отвечала этому определению, в которое Бабушка вкладывала что-то свое, что находило отклик именно в её душе. Порой, прочитав несколько глав из принесенной для неё книги, Бабушка вручала мне её назад со словами:
– Ну чего ты мне принесла? Про что тут читать? Неужто не видишь, что писатель этот в жизни не разбирается? Тебе что, жалко, что ли, мне хорошую книгу принести?
Как-то, навестив родительский дом, я застала свою Бабушку в таком состоянии, в котором я не видела её никогда. К тому времени она стала очень плохо видеть и при чтении пользовалась лупой. Бабушка, начав мне пересказывать со своим владимирским «оканьем» прочитанные ею рассказы Зощенко, буквально каталась в приступе беззвучного смеха по кровати своим маленьким, худеньким телом, закашливаясь и приговаривая: «Ой, мамочки, не могу больше». Затем вооружившись лупой, зачитывала мне впечатливший её эпизод, чтобы я убедилась лично, как это на самом деле смешно. По мнению Бабушки, этот писатель
