многие из нашей группы, судя по выражениям лиц, от такого предложения не отказались бы. Но предложения не последовало.
Зато вскоре стало темнее и еще холоднее, в воздухе и на губах начала ощущаться влага. Одновременно с этим захотелось пить. Ничего удивительного. Снаружи бывает очень знойно, солнце прокаливает землю до мелкой пыли, которую сюда заносит ветрами. Пыль сушит носоглотку, из-за этого хочется пить, а теперь, когда вокруг стало чуть более влажно, просто вспомнилось об этом.
В пути я несколько раз прикладывался к фляжке с подкисленной лимоном водой, которую всегда брал с собой в путешествия, и остальные тоже время от времени промачивали горло. Сопровождающий бойко вел нас вперед, останавливаясь лишь там, где, по его мнению, было на что посмотреть. То и дело щелкали вспышки фотоаппаратов, которые ненадолго слепили даже тогда, когда не были направлены в сторону группы. Это раздражало, и когда коридор наконец вывернул в огромную темную пещеру причудливых очертаний, а экскурсовод объявил, что отсюда есть только один выход, через который группа и пришла, поэтому желающие могут побродить по закоулкам, я испытал облегчение.
Другого шанса побыть здесь в одиночестве не представится, это факт. Мне хотелось забиться куда-нибудь, где никого не будет видно, и просто постоять, подышать этим воздухом, потрогать стену, которую, может быть, столетия и тысячелетия до меня трогала чья-нибудь рука, и, может, тоже пофотографировать, но без вспышки – что получится в свете фонарика, то и получится. Я сюда пришел, чтоб пообщаться с самим собой, в плотной толпе это плохо получается.
– Заблудитесь – сигнальте светом фонарика и голосом, – распорядился экскурсовод. – У всех фонарики в исправности?
Группа рассыпалась, как пригоршня гороха из ладони. «Если так пойдет дальше, я себе тут ни одного вольготного закутка не найду», – подумалось в раздражении. Я зашагал в глубь темноты, распугивая ее столбиком света. Такая невнятная полутьма, которую образовывал мой фонарь за пределами яркого светового кружка, не была мне привычна, поэтому глаз плохо различал подробности, надо было останавливаться и присматриваться.
По сути, пещера лишь в некоторых местах представляла собой эдакую неправильной формы залу с высоко вознесенным сводом. К этому вольному пространству, которое с трудом прошивали световые «нити», со всех сторон примыкало множество закуточков-тупичков самых причудливых форм и очертаний. В некоторые из них даже нельзя было забраться, так они были низки, другие представляли собой не более чем маленькие альковы. В паре мест я заметил частокол сталагмитов, но подходить к ним не стал – там толпилась большая часть нашей группы, и вспышки фотоаппаратов срабатывали почти так же часто, как на вручении премии какого-нибудь Оскара.
Зато поодаль, в извилистом коридорчике с серыми, сухими камнями, не было никого, может быть, потому, что даже с небольшого расстояния этот закуток не бросался в глаза.
