лжет самой себе и окружающим.
…Тружусь я, если вам интересно, как пчёлка в улье, – день-деньской: потому что помощник нотариуса, которому приходится перелопачивать кучу нормативных актов, а после создавать гражданско-правовые шедевры. Например, завещательные распоряжения. Доход не ахти, но жить можно.
В кабинете нас четверо, то есть трое и плюс половинка. Что еще за «половинка»? На полставки. Шеф, иначе говоря, нотариус, привык считать каждый рубль дохода и расхода, поэтому в штате нет излишеств; посчитал, что для небольшой нотариальной конторы достаточно, если бухгалтерию будет вести человек, принятый на неполный рабочий день, – с восьми до двенадцати.
Кандидатуру на это место шеф отсеивал долго и тщательно. Ну и выбрал… Представил коллективу. Божий одуванчик – ни дать, ни взять. «Точно – за семьдесят» – решила я и не ошиблась. Потом узнала, что пару лет назад Людмила Марковна овдовела.
– Сгорел на работе, – сказала она о муже, поджав при этом тоненькие и сухонькие губки.
Я невольно подумала: «Работящим был…»
Но потом оказалось: Людмила Марковна в слова «сгорел на работе» вкладывала иной смысл; муж-то ее частенько поклонялся Бахусу, из-за того и случился ранний уход в иной мир.
Людмила Марковна с первого дня взяла за правило: являться на работу тютелька в тютельку, ни минутой позже, ни минутой раньше. Как ей это удавалось? Для меня загадка. Я тоже стараюсь: шеф не терпит, как он выражается, расхлябанности. Но мне не всегда удается соблюдать распорядок дня.
Вскоре, наблюдая за Людмилой Марковной, я заметила нечто для меня удивительное. Некий ритуал, что ли.
Половина двенадцатого. Наш бухгалтер, сидевшая прежде будто приклеенная к стулу, встает, подходит к настенному зеркалу и начинает прихорашиваться: приводит в порядок поседевшие и уже поредевшие волосы, поправляет, вооружившись помадой, губы, массирует, чтобы порозовели, щеки, поправляет воротничок наглухо застегнутого платья и одергивает его подол, разглаживая ладонью возможные складочки. Потом возвращается к рабочему столу, берет папку с финансовыми документами, напустив на себя необычайную важность и строгость, исчезает.
Минут через пятнадцать Людмила Марковна возвращается. На ее лице – лучезарная улыбка полного счастья. Я обычно спрашиваю:
– Как шеф? С ним всё в порядке?
Людмила Марковна откликается, но не сразу.
– Он, – говорит она с придыханием и закатывает глаза, – такой у нас лапонька. Скинуть бы мне, – продолжает восхищаться она, – годков несколько, определенно втюрилась бы…
Я умышленно недовольно хмыкаю:
– Тоже мне… В кого тут влюбляться? Маленький, кругленький зануда.
– Эх-хе-хе-хе, – вздыхает Людмила Марковна. – И ничего-то ты, Марго, в мужиках не понимаешь… Поживи с моё и… – она вновь закатывает глаза. – Такой обходительный. Встречает и провожает улыбкой.
Мы
