у Дьюкейна не было власти. Биран не был заключенным на скамье подсудимых.
Он почувствовал желание мистифицировать своего посетителя. Он ответил:
– Да, одна-две ниточки есть. Посмотрим, посмотрим.
Сейчас он физически ощущал смятение от своей старой неприязни к Бирану. Он должен наконец забыть о его издевательском смехе. Он сам часто шутил над беззащитными людьми, просто так. Надутое и уязвленное «я» должно прекратить докучать наконец. Он вспомнил о военных заслугах Бирана. Вот и еще один повод для зависти, еще один источник его абсолютно бессмысленной неприязни. Пока Дьюкейн смотрел на Бирана, собиравшегося уходить, в пыльном солнечном кабинетном свете он вдруг прямо перед глазами увидел Полу и близнецов, как он в последний раз видел их на пляже в Дорсете. Дьюкейну никогда не приходило в голову – он ведь любил Полу и восхищался ею – сомневаться, что Биран был виновником их развода. Он слышал, как Биран говорит о женщинах. Но то, что он чувствовал сейчас, следя за тем, как посетитель уходит, было больше чем жалость: у этого человека была такая жена, как Пола, такие дети, как близнецы, и он добровольно и навсегда потерял их.
9
– Делай что хочешь, – говорила Джессика, – только не говори слова «никогда». Я умираю от этого слова.
Джон Дьюкейн молчал с несчастным видом. Его робкий затравленный вид превратил его в другого человека, в незнакомца.
– Я просто не понимаю, – сказала Джессика. – Должен быть какой-то выход, должен быть. Думай, Джон, думай, ради Христа.
– Нет иного выхода, – пробормотал он, – нет.
Он стоял у окна в ярком солнечном свете, съежившись от боли, несчастье, физически жуткое и странное, как будто покрыло его тело струпьями. Он медленно поворачивал голову – туда-сюда, без всякого смысла, как животное, пытающееся освободиться под непосильным ярмом. Он бросил быстрый враждебный взгляд на Джессику и сказал:
– О господи.
– Ты хочешь, чтобы я сама помогла тебе разорвать со мной, – сказала Джессика. – Но я не могу. С таким же успехом я могла бы попытаться перестать дышать, чтобы умереть.
– Мое бедное дитя, – сказал он тихо, – не борись, не борись.
– Я не борюсь. Я просто хочу остаться в живых.
– Все так ужасно запуталось, Джессика…
– Может, в тебе что-то запуталось. Я не изменилась. Джон, почему ты не можешь объяснить? Зачем ты это делаешь? Мы не можем продолжать жить в такой внутренней неразберихе. У нас нет никакой основы, стабильности, обычности. Мы живем чувствами и просто съедаем друг друга. И это разрушительно для тебя. Ты не обо мне думаешь, Джон, – сказала она, – я знаю это. Ты думаешь о себе. Что же касается обычности, почему мы должны быть обычными? Мы – необычные люди.
– Я имею в виду, что мы не можем сосуществовать, как прежде. Мы не женаты, и мы не друзья. Ничего не выходит, Джессика, это плохая ситуация.
– Она была такой последнее время, но все придет в норму, если ты перестанешь дергаться.
– Нужно
