и огромными когтистыми лапами. Рыжий взлетел на облучок, Сильвестр с куда меньшим проворством вскарабкался в пассажирскую люльку.
Свистнул хлыст, дрофы сорвались с места.
Скорость у пролётки оказалась запредельной. Пневматические клапаны оглушительно хлопали, блестящие смазкой сочленения двигались во всё возрастающем темпе. Стальные когти выбивали из брусчатки длинные искры. Флогистоновые котлы в животах дроф издавали почти орлиный клёкот, перья под набегающим воздухом пели торжествующий гимн стремительности. Ухарь вертелся на облучке вьюном, а хлыстом выписывал такие петли, что Мёбиус с Эйлером свихнулись бы, возьмись переводить их в математические формулы. Поразительное дело, шапокляк с лазоревой лентой не свалился во время этой дикой гонки! Так и сидел на рыжей башке, будто приклеенный.
Они обогнули центр города, махнув через кварталы смешанного заселения, где слышалось потявкивание енотов да уханье сов и филинов, затем миновали собачье гетто, где густой псовый дух поневоле заставлял шерсть вставать дыбом, а когти нестерпимо чесались от желания располосовать чью-нибудь плоть. И ведь не был Сильвестр расистом, а поди ж ты! Природа, брат.
Потом город кончился. Пролётка понеслась ещё быстрее, хоть и казалось ещё недавно, что быстрее просто некуда.
Солнце закатилось, окрасив горизонт сперва в нежный цвет голубиной крови, а потом – в цвет бычьей, запёкшейся. Быстро потемневшее небо внезапно брызнуло влагой. Вдалеке расцвела зарница, другая. Докатился гром, сперва обманчиво мурлыча, как дорогая гризетка, потом ахнув как осадная мортира. Возница от избытка чувств засвистел по-разбойничьи, а Сильвестр натянул на грудь кожаный полог.
К высоким воротам подъехали уже в полной тьме, под проливным дождём. Дрофы, казалось, не по дороге бежали, а плыли, раздвигая мускулистыми грудями струи ливня, как выдры – водную толщу. От ворот влево и вправо уходили литые чугунные копья ограды, сквозь которые протягивала наружу лохматые ветви какая-то зелень. Точно на волю из тюрьмы просилась. Рыжий привстал на цыпочки, взмахнул хлыстом. Кончик угодил по невидимому из глубокой люльки колоколу.
Ворота открылись, когда протяжный чистый звук ещё не успел затихнуть.
По подъездной дорожке пролётка ехала медленно, степенно даже, а остановилась перед домом, который выглядел скорее загородной усадьбой миллионщика, чем научным центром. Возница спрыгнул с облучка, раскрыл невесть откуда взявшийся большой зонт. Под его прикрытием Сильвестр взошёл на крыльцо.
Возле двери уже ждали.
Сильвестр рассмотрел встречающего и от недоумения сипло мяукнул.
Она была чистейшей абиссинкой, с неповторимо изящным и в то же время сильным телом, безупречно вырезанной мордочкой и остроконечными ушами такой формы и размера, от одного взгляда на которые рот Сильвестра немедленно наполнился вкусом и запахом шерсти с женского загривка. Её шерсти.
– Здравствуй, Ада, – сказал он.
– Здраствуй, Сильва, –
