Я стою и долго думаю, управляет он мною или нет, на всякий случай громко и ясно говорю «Снять» и сажусь на стул напротив. Это смелый поступок – что-то сказать врачу вслух. В моей палате лежит Прокатчик с внешностью монаха и именем, которое никто не знает, потому что Прокатчик всегда молчит. Однажды я сел на постель Прокатчика, и он мозолистым кулаком попросил меня слезть с белья, а все потом меня трясли за плечи и спрашивали, как тебе это удалось, и что сказал Прокатчик.
Ароньевич долго смотрит на меня и просит рассказать, что случилось, и я подробно описываю ситуацию и кричу, что это белая горячка. Ароньевич мотает головой, вызывает санитаров для новой дозы и тихо шепчет, что это не белая горячка, нет, это не белая горячка.
Я научился своим поведением не вызывать вязки, и мне ставят уколы как всем в кабинете. Одна медсестра, широкая и улыбчивая Маша, колет больно и неточно, прокалывая вены, а гестаповка Ирина Викторовна никогда не промахивается, делая одно точное движение.
Ирина Викторовна говорит на повышенных тонах, всегда заставит любого прийти на укол. Она не сообщает об инцидентах докторам, а все решает сама методом железной воли, а Маша вечно бегает в докторскую по каждому поводу и без повода.
Перед уколом долго накачиваешь вену, сестра смотрит, сколько в меня вливать галоперидола, а после укола держишь ватку со спиртом на месте ранки.
Когда уколы делаются только в одну руку, то образуются гематомы. Чтобы они рассосались, на время колют в другую.
У нас был однорукий. Он говорил сестрам, чтобы они были поаккуратнее, иначе ему придется ампутировать вторую руку, и он не сможет ни жить, ни есть.
Так случилось, что я, работая писателем инструкций в банке, еще перебиваюсь литературным трудом, но не высокими поэтическими формами или прозой для толстых журналов, а короткими анекдотическими историями, которые так любит простой народ.
В день я пишу три рассказа по две страницы каждый, так что получается пятьдесят долларов в сутки или штука в месяц. Вычитая отсюда задержки журналов по оплате и прибавляя оклад на постоянной работе, получается две штуки, что позволяет жить вдвоем с женой если не шикарно, то и не впроголодь и иметь простенький автомобиль.
В последнее время друзья и журналы носили меня на руках. Они кричали: «Второй Аверченко, Хармс», – и требовали новых историй, а я, нащупав свой стиль, радостно лабал килотонны печатной продукции и верил в светлое завтра.
Все умываются утром и вечером холодной водой, потому что горячей воды нету. Я тру лицо, чищу зубы, намыливаю ноги и смываю в одной и той же раковине. Бриться мне пока не дают, потому что я буйный.
Теплая ванна бывает один раз в неделю. Тогда все занимают очередь и выстраиваются хвостом. К ванне полагается одно тупое лезвие на всех, которое используется под присмотром санитарки, и одни ножницы для стрижки ногтей, как на руках, так и на ногах. Если кто-то не может самостоятельно
