так называли мешочки из ткани, в которых находилась порция пороха, необходимая для произведения выстрела. Жоан знал, что, если книжная лавка подвергнется нападению, Анна из своей комнаты или из любого другого помещения выстрелит не колеблясь ни секунды. Она тоже имела право защищать свою жизнь, свою честь и свою семью.
– Будь осторожна, – сказал он ей.
Анна кивнула, и Жоан неотрывно смотрел ей вслед, пока она возвращалась в спальню, с трудом управляясь с аркебузой, ремнем и боезапасом. Он любил эту женщину и отчаянно хотел поцеловать и обнять ее, но время не позволяло отвлекаться на подобные нежности. Он должен был немедленно организовать оборону.
Ему категорически не нравилось, что его супруга взяла оружие, и он никогда не простил бы себе, если бы с ней что-то случилось в бою, но прекрасно осознавал, насколько она упряма. К тому же Жоан знал, что нет никакой возможности переубедить ее.
В мастерской уже собрались все тридцать работников Жоана, среди которых были мастера и подмастерья. Они вышли во внутренний дворик, и Жоан видел в их глазах испуг и потрясение, вызванные внезапным ночным пробуждением. Кое-кто еще заканчивал одеваться, другие надевали нагрудники, чтобы защитить себя, и все были вооружены: со шпагами на поясе старшие и с кинжалами и копьями более молодые. Все ждали его указаний. Большинство из них были флорентийцами, бежавшими от режима Савонаролы, а остальные – римлянами, которые поддерживали каталонцев. Жоан знал, что может доверять им. Он не раз оказывал сопротивление этим неожиданным нападениям с помощью Джорджио, мастера-переплетчика, Антонио, мастера-печатника, и своего друга Никколо деи Макиавелли, которого иногда называли Макиавелло; последний обслуживал покупателей в книжной лавке и к тому же имел воинские навыки. Все, вплоть до самого молодого из подмастерьев, были обучены пользоваться аркебузами, арбалетами и шпагами.
– Вполне возможно, что они попытаются ворваться в лавку, – предупредил Жоан.
– Мы защитим ее, – громко ответил Никколо. И, повернувшись к своим товарищам, добавил: – Если кто-то боится и хочет уйти, пусть сделает это сейчас.
Подмастерья и работники лавки переглянулись. Ответом было молчание. Они знали, что уйти – это значит бросить семейство и отрезать дорогу назад. Флорентиец воспринял молчание как знак верности.
– Мы все с тобой, – сказал он Жоану.
Эулалия и Мария, мать и сестра Жоана, спустились в мастерскую. Жоан дал им указания оставаться на верхнем этаже вместе с прислугой и детьми и ни в коем случае не приближаться к окнам. Они решили пойти к Анне.
Жоан приказал соорудить баррикаду на улице в качестве первой линии обороны; в ход пошли столы, на которых обычно раскладывались книги; их укрепили мешками с землей. За баррикадой под началом Джорджио расположились несколько подмастерьев, вооруженных
