не хотелось, чтобы он заметил меня прежде, чем я его. Во рту у меня пересохло, биение сердца отдавалось в ушах, но я заставил себя сбавить обороты и сделать то, что делал всегда.
Я наблюдал и старался выглядеть спокойным и уверенным, как будто я хозяин этого места.
– Джаред, – донеслось до меня, и я оцепенел.
Это было сказано тем самым грубым голосом, который продолжал слышаться мне в кошмарных снах. Он всегда звучал одинаково.
Терпеливо.
Голос змеи, которая подкрадывается к своей жертве.
Я медленно повернулся в ту сторону, откуда послышался этот голос, и мой взгляд остановился на мужчине лет сорока с лазурно-голубыми глазами и светлыми волосами, которые завивались за ушами.
Отец сидел, положив руки на стол и сцепив пальцы, на нем была белая футболка, а поверх нее – рубашка цвета хаки. Вероятно, штаны у него были в тон рубашке, но мне было все равно.
Я не мог отвести взгляда от его лица. В нем ничего не изменилось. Не считая того, что сейчас он был начисто выбрит и мог похвастаться более здоровым цветом кожи – вероятно, от того, что больше не употреблял спиртного, – отец выглядел так же, как раньше. В волосах не добавилось седины, и он явно похудел. Да и вряд ли в тюрьме есть возможность разжиреть.
Но от того, как он на меня смотрел, у меня вспотели ладони. Увы, этот взгляд тоже не поменялся. Холодный и отстраненный, с примесью чего-то еще, едва уловимого. Удовольствия, возможно.
Словно он знал нечто, о чем знать не должен был.
Он все знал, напомнил я себе.
И внезапно я снова перенесся в его кухню и оказался на полу со связанными веревкой запястьями, парализованный отчаянием.
Засунув руку в карман, я вытащил то единственное, что могло мне помочь. Кулон Тэйт.
Я сжал его в кулаке, сразу почувствовав себя немного сильнее.
Этот кулон Тэйт сделала для своей матери, но, когда оставила украшение у нее на могиле, я забрал его. Сначала я говорил себе, что поступил так, чтобы ее подарок не пропал, не был украден. Чтобы сберечь его. Затем кулон стал еще одной частичкой Тэйт, на которую я мог заявить права.
Теперь же он был для меня чем-то сродни талисману. И уже не я хранил его, а он – меня.
Для полноты образа прищурившись, я прошествовал к отцу – не слишком медленно, чтобы не показаться робким, но и не быстро, будто подчиняясь. Я шел в своем обычном темпе, потому что он больше не имел надо мной власти.
Я еще не успел сесть, как отец спросил:
– Что ты натворил?
Я помедлил мгновение, прежде чем опуститься на стул.
О, да. Он будет со мной говорить. Я и забыл об этой детали.
Однако я не обязан был ему отвечать.
Я еще не продумал, как именно буду вести себя во время этих встреч, но он мог идти к черту. В течение года мне предстояло нанести ему пятьдесят два коротких визита, и в какой-то момент я, возможно, решу заговорить с ним, но не раньше, чем буду совершенно готов.
– Да
