style="font-size:15px;"> В коридоре участка никого не было.
Мы отошли от дверей на два шага и остановились.
– Ну? – просто спросил кваzи.
– Если ты хоть кому-то скажешь хоть единое слово… – прошептал я.
Увы, он ждал продолжения. Пришлось продолжить.
– Я тебя зарою, нежить.
– Мёртвого не так легко убить, юноша, – сказал Михаил Иванович, старый кваzи, только утром приехавший в Москву из земель мёртвых.
– Я умею, – сообщил я.
Он пожал плечами.
А в следующую секунду я оказался прижатым к стене, и ноги мои не доставали до пола с полметра. Старый мёртвый участковый держал меня одной рукой, сгребя в кулак форму так, что затрещали лацканы, а от рубашки полетели пуговицы.
– Убить кваzи – это тебе не детей несмышлёных обезглавить, Денис, – холодно сказал он.
Впрочем, холод мне, конечно, только почудился. Не умеют мёртвые ни любить, ни ненавидеть.
– Вниз посмотри! – прохрипел я.
Он опустил взгляд.
Дуло моего пистолета почти упиралось ему в подбородок, а палец лежал на спусковом крючке.
– Третий раз я не промахнусь, – сказал я.
– Скорее всего, – согласился кваzи.
И разжал руку.
Я рухнул, больно стукнувшись пятками и едва не прикусив язык. Зато устоял. И даже пистолет держал более-менее точно нацеленным.
– У нас есть два варианта, – спокойно сообщил кваzи. – Первый – я иду обратно и сообщаю подполковнику Даулетдиновой, что сегодня утром наблюдал, как ты без всякой необходимости обезглавил двух восставших, вместо того чтобы обездвижить их и передать нам для возрождения. Ты убил двух потенциально разумных существ, капитан.
– Это надо доказать, – прошептал я.
– Кваzи не лгут, и это всем известно, – сказал Михаил Иванович. – Второй вариант – мы отбрасываем взаимные предрассудки и неприязнь, после чего начинаем…
– Жить заново? – вставил я максимально язвительно.
– Я хотел сказать – работать с чистого листа, – ответил кваzи. – Но твой вариант тоже годится, спасибо.
Он замолчал.
Я тоже заговорил не сразу.
– Сколько вам лет, Михаил?
– Можно просто Миша. Я умер в две тысячи семнадцатом, мне было шестьдесят четыре года. Возвысился я очень быстро, буквально через неделю. Так что, если отсчитывать от человеческого рождения, мне семьдесят четыре.
– Так вы из самых первых, Михаил?
Он кивнул. И продолжил ждать.
– Мне тридцать лет, – сказал я. – Когда всё началось, я был двадцатилетним сопляком, вокруг которого мир сошёл с ума. И я видел… много чего видел. Я вас ненавижу. Что восставших, что возвысившихся. Все вы одна порода – нежить.
Михаил Иванович продолжал стоять и смотреть мне в глаза.
