полки заказать.
А мальчишка все равно полезет наверх, запрещай не запрещай. Их, паршивцев, всегда на верхотуру тянет. К тому же над вторым ярусом – площадка, обнесенная зубчатым парапетом. Весь город оттуда виден. Какой малец устоит...
Когтистая лапа взяла из железной скобы факел, поднесла к огню очага. Факел вспыхнул, тьма шарахнулась прочь. Сводчатый зал показался просторнее, но не стал приветливее и веселее.
Факел плавно двинулся вдоль стены, отбрасывая неровные отсветы на темно-серый слой войлока. Зимы тут холодные, каменную махину протопить – никаких дров не хватит. Пришлось обшить стены досками, а поверху пустить войлок. И сволочи же эти мастера: содрали как за ремонт дворца, а дело сделали паршиво. Вон какие щели! Впрочем, у Совиной Лапы была причина принять кое-как сляпанную работу – нелегко было найти смельчаков, которые рискнули бы сунуться в Грайанскую башню!.. Ничего, щели законопатить можно. И развесить шкуры или ковры подешевле.
Шенги поймал себя на том, что проговорил последнюю фразу вслух. С ним такое случалось – стареет, что ли?
Хозяин Грайанской башни поднял факел, огорченно разглядывая пазы между досками. И тут неверные, коптящие языки пламени озарили нечто такое, чего здесь никак быть не могло.
Шкура, бурая шкура громадного медведя, растянутая поверх войлока. Огромная голова скалилась во мрак, в мертвых глазах отражались красные блики огня.
Человек не шарахнулся прочь, даже держащая факел лапа не дрогнула. Шенги просто стоял и глядел на шкуру, словно чего-то ожидая.
Медвежья голова медленно повернулась к человеку. В маленьких плоских глазах стыла ненависть. Клыкастая пасть распахнулась. По угрюмому темному залу пополз заунывный голос:
– Жалкий смертный, как посмел ты переступить этот порог? Прочь отсюда, не то древние стены содрогнутся от вида медленной смерти, что настигнет тебя!
Выразительная декламация пропала зря: «жалкий смертный» не бросился наутек. Более того, на лице его появилось разочарование.
– А разве не в стихах?.. – огорченно спросил он.
– Чего-чего-о?.. – От неожиданности в голосе косматого чудовища зазвучали вполне человеческие нотки.
– Говорят, ты изъясняешься стихами, как в старых пьесах. Люблю старые пьесы! Ничего, сосед, не огорчайся, все равно спасибо на добром слове. Это насчет медленной смерти. Согласен, спешка тут ни к чему.
По медвежьей шкуре прошла рябь, она начала расплываться, терять очертания. На том месте, где грозила клыками страшная пасть, начали проступать черты лица, немолодого, с вислыми длинными усами и глубоким шрамом через правую щеку.
– Это кто ж в моей башне такой смелый завелся? – недобро прищурилось лицо.
– Вот это правильно! Не мешает познакомиться, раз под одной крышей жить будем. Я прозываюсь Шенги, иначе – Совиная Лапа. – Человек, переложив факел в левую руку, гордо продемонстрировал лапу, покрытую
