ручается мне его гордость. Потомок великого Цезаря, с профилем и глазами Сципиона, никогда не продаст Италию греческим евнухам…
Еще раз впились светлые глаза умирающего орла в страшно побледневшее лицо железного римлянина, с ужасом чувствующего, как привычная маска ледяного спокойствия тает под могучими лучами королевского взгляда. Но вот внезапно рука Теодорика тяжело опустилась на плечо римского патриция, невольно вздрогнувшего от этого прикосновения. Нагнувшись к самому уху Цетегуса, умирающий король готов произнес тихо, но внятно:
– Выслушай предостережение умирающего, потомок героев… Ты римлянин, мечтающий о восстановлении древней славы великого Рима… Я читаю мысли в твоей гордой душе, потому что родись я от римской матери, я мечтал бы о том же самом… Но помни мое предсказание, Цетегус… Никогда не сбыться твоей великой мечте… Реки не текут вспять, и колесо мировой истории назад не повернет даже твоя сильная рука, правнук Цезаря… Времена Сципионов миновали безвозвратно, и ни один римлянин никогда больше не удержится на престоле Римской империи… Не возражай мне, Цетегус… Я не хочу знать, друг ты или враг мне и моему народу. Я знаю одно… Недостойному врагу ты не отворишь ворот Рима. Остальное в руках Того, Кто решает судьбы империй и народов, в руках Царя царствующих… Ты же помни предостережение умирающего, если не хочешь погибнуть бесславно и бесполезно не только для самого себя, но и для… твоего Рима… Что там за шум, дочь моя? – внезапно обратился Теодорик с вопросом к Амаласунте, которая шепотом отдавала приказания поспешно подбежавшему к ней воину.
– Ничего важного, государь, отец мой, – ответила Амаласунта, но легкая розовая тень пробежала по ее беломраморному лицу, выдавая сдержанное волнение.
Теодорик гордо выпрямился, и глаза его сверкнули таким огнем, что все присутствующие, не исключая Амаласунты и Цетегуса, вздрогнули и склонили головы.
– Тайны, Амаласунта?.. От меня тайны?.. Вы позабыли, что я еще жив и что я ваш повелитель, – произнес Теодорик, не возвышая голоса, но взгляд его горящих гневом глаз, его осанка и голос излучали такую власть и силу, что все присутствующие упали на колени.
Теодорик молча обвел глазами коленопреклоненных и тихо произнес:
– Встаньте… Я не сержусь и прощаю вам неуместную заботу о моем спокойствии… А теперь, дочь моя, прикажи отворить двери.
Роскошные, трехстворчатые двери в соседний приемный зал широко распахнулись, открывая взору короля многочисленные группы римлян и готов, в военных доспехах или в богатых придворных костюмах. Между ними резко выделялась группа странно одетых иноземцев, с землистыми лицами, узкими раскосыми глазами и длинными черными волосами, падающими гладкими прядями на плечи из-под черных барашковых шапок. Одетые в короткие полушубки из волчьего меха, шерстью внутрь, и длинные черные бурки из грубо выделанной овчины, шерстью наружу, они были вооружены кривыми саблями и широкими кинжалами, засунутыми за пестрые пояса. Все эти полудикие люди
