денек, подумал Беннетт и обратил взгляд через окно на деревенскую площадь, где миниатюрные французские флаги, установленные над военным мемориалом, весело трепетали на ветру. Солнце уже поднялось высоко, небо приобрело ярко-синий цвет, а серо-зеленые горы вдалеке, наоборот, как будто подернулись дымкой. Боже, как была противна Беннетту даже мысль о том, что он может отсюда уехать, променять это место на зубодробительно-скучную офисную работенку в каком-нибудь заледеневшем северном городе.
Но проблема требовала решения: как же ему здесь остаться? В задумчивости Беннетт начал покрывать словами заднюю сторону конверта. Так, что у нас в запасе? Прекрасное здоровье, разговорный французский, которым он овладел за годы жизни в Париже, отсутствие семьи, небольшой гардероб не новых, но вполне респектабельных костюмов, не забыть часы «Картье», пока еще не заложенные, ах да, еще подержанный «пежо» и примерно двадцать тысяч франков наличными, остатки комиссии, полученной за последнюю продажу дома. А что у нас в минусе? Неоплаченные счета, зарплата Жоржет за последний месяц и полное отсутствие коммерчески перспективных идей. Да, при условии жесткой экономии пару месяцев он, конечно, еще продержится. Но Беннетт никогда не страдал избытком экономичности, да и десять лет телевизионного бизнеса, когда все его расходы возмещала компания, привили ему массу дурных привычек.
Стоп. Не надо расстраиваться. Он что-нибудь придумает. Ведь раньше у него это получалось! Беннетт отодвинул от себя конверт, встал и подошел к стойке бара.
– Леон? Я бы хотел бокал шампанского. Только хорошего, понятно? Не того, что вы подавали на Новый год, – тот уксус пить было невозможно.
Он положил стофранковую купюру на мятый цинк стойки.
Дружелюбное выражение лица Леона ничуть не изменилось.
– Так оно было дешевым, – согласился он.
– Друг мой, оно было ужасным.
– Да, при цене десять франков за бокал его действительно можно было назвать ужасным. – Леон поднял вверх указательный палец. – Подождите, сейчас принесу вам настоящее сокровище. – Он вышел за дверь, находящуюся позади стойки, и вскоре вернулся, картинно прижимая к груди бутылку. Ее он гордо продемонстрировал Беннетту. – Voilà. «Перье-Жуэ» тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. – Он поставил бутылку на стойку и содрал серебряную фольгу с горлышка. – Вы что-то празднуете?
Беннетт, пытаясь поймать то привычное ощущение радостной надежды на лучшее, которое ему всегда придавало шампанское, смотрел, как Леон с видом знатока выкручивает пробку. Наконец она с тихим вздохом вышла из горлышка.
– Похоже, у меня скоро родится прекрасная идея, – ответил Беннетт.
Леон кивнул и наполнил высокий узкий бокал. Беннетт прислушался к деликатному шепоту игристого вина и наклонил голову, чтобы вдохнуть его восхитительный аромат. Пожилые крестьяне в глубине зала прервали игру в карты, повернулись, чтобы посмотреть на это новое проявление иностранной экстравагантности, сурово покачали
