закон Гласса – Стиголла разделил коммерческие (те, что предоставляли кредиты) и инвестиционные (те, что осуществляли продажу ценных бумаг) банки. Закон был принят после Великой депрессии и задумывался как способ сдерживания побочных явлений эпохи, включающих среди прочего и конфликты интересов. Например, если в отсутствие организационного разделения банков некая компания, чьи акции были выпущены инвестиционным банком с его полного одобрения, испытывает трудности, не будет ли это означать, что коммерческое отделение банка (если таковое имеется) обязано дать этой компании кредит, что может оказаться неразумным? Предвидеть исход закручивающейся спирали из необдуманных решений практически невозможно. Я выступал против отмены закона Гласса – Стиголла. Создатели закона словно говорили: «Доверьтесь нам. Мы возведем Китайскую стену, чтобы не повторить ошибок прошлого». Будучи экономистом, я, конечно, обладаю здоровой порцией веры в то, что под мощью экономических стимулов человеческое поведение может накрениться в сторону личных интересов, и совсем не тех, о которых Токвиль говорил как о «личных интересах, понимаемых должным образом».
Косвенные последствия, возникшие в связи с отменой закона Гласса – Стиголла, оказались наиболее важными. Отмена закона изменила культуру страны в целом. Деятельность коммерческих банков не должна быть связана с большими рисками, их задача – управлять деньгами людей в предельно консервативной манере. При таком понимании государство должно брать на себя ответственность в случае, если у банка возникают проблемы. Инвестиционные банки, напротив, традиционно имеют дело с деньгами состоятельных людей, то есть тех, кто может позволить себе идти на большие риски, чтобы получать большую прибыль. Когда в результате отмены закона Гласса – Стиголла произошло слияние инвестиционных и коммерческих банков, на передний план вышла именно культура инвестиционных банков. Существовал спрос на высокую отдачу, которая возможна только при условии высокого уровня левериджа и больших рисков.
На пути к дерегулированию были сделаны и другие серьезные шаги. Одним из них было решение, принятое в апреле 2004 года в результате собрания Комиссии по ценным бумагам и биржам, которое практически все проигнорировали и которое в итоге прошло практически в отсутствие участников. Согласно этому принятому решению инвестиционные банки могли повышать коэффициент соотношения заемных средств и собственного капитала (с 12:1 до 30:1 и выше), вследствие чего банки могли покупать больше ипотечных ценных бумаг, попутно раздувая пузырь на рынке недвижимости. Согласившись на эту меру, Комиссия негласно заявила о своей вере в саморегулирование: очень причудливая убежденность в том, что банки могут самостоятельно и эффективно наводить у себя порядок. Идея саморегулирования абсурдна, что теперь признает даже Алан Гринспен, в практическом плане оно никоим образом не в силах диагностировать системные риски (разновидность рисков, которые возникают,
