тяготения. Короче говоря, на этом он меня и подловил: отсчитал, стервец, пять первых сигналов, а на последний, шестой, ка-ак саданет мне в челюсть!.. Спасибо, ровно в ноль-ноль тяготение сняли, иначе я бы затылком треснулся. И пока я медленно переворачивался в воздухе, он спокойно дверь приоткрыл и был таков. Я даже его силуэта не видел. А если бы и увидел, то вряд ли узнал: в коридорах среднего яруса после полуночи освещение тоже ведь вырубают, и только дорожки светятся синим… Ну пришел я в себя, побарахтался в невесомости, кое-как выбрался в коридор на дорожку. На ноги вскочил, а куда бежать за ним, представления не имею… – Бак тяжело вздохнул, насупился, почесал левую бровь.
– Бровь не трогать! – предупредил я поспешно. – Терпите! К вечеру заживет. Ловко он вам глаз подбил.
– Нет, «фонарь» мне уж потом подвесили… Я туда-сюда по коридору пометался и вспомнил про трех парней. Ну, которые в бане. Думал, может, они заметили кого. Кинулся туда да второпях из виду упустил, что ведь и в бане теперь невесомость!.. А они все так же сидят, вернее, висят голышом у доски под потолочным светильником, сосредоточенно мыслят. Махровые простыни плавают в воздухе, словно ковры-самолеты, и шар горячей воды качается у потолка, паром исходит… Вот и вышло, что, как соскочил я с дорожки предбанника в невесомость, так по инерции со всего маху в голую компанию и влетел на манер пушечного ядра. Да еще по пути головой в простыню попал, запутался. Компания, конечно, вверх тормашками – крики, ругань, переполох! Вдобавок мы всей кучей на шар проклятый наткнулись, нас немного ошпарило, и в суматохе мне в глаз кто-то пяткой так звезданул, что у меня дыхание перехватило… Барахтаюсь под мокрой простыней, вода в рот лезет – захлебнуться недолго, кричу-булькаю: «Помогите!..» Парни меня распутывают, смеются: получили, дескать, срочную бандероль без обратного адреса, любопытно, что тут внутри. Меня увидели, ахнули: «Братцы, да это же Бак! Откуда ты к нам, орел, залетел?!» – «Цыц, – говорю, – черти! Я к вам по делу…» – «Видим, – говорят, – что по делу, да боимся гадать, по какому!» И пошло у них веселье – едва от смеха не лопаются. Спрашиваю: «Кроме вас, был здесь кто-нибудь или нет?» – «Ну был, – отвечают. – Незадолго до невесомости. Постоял, посмотрел, ушел. Кто был, мы и внимания не обратили. А что?..» – «Да так, – говорю, – ничего. Никого другого, значит, не видели?..» Пожали они голыми плечами. На том и расстались…
Бак поднял было руку бровь почесать, но вспомнил мой запрет и почесал за ухом.
– Занятная история, – сказал я. – А вы уверены, что все одиннадцать экранов на совести этого… гм… стервеца?
– Десять, – сказал Бак. – Один экран ходовой рубки на совести первого пилота Мефа Аганна, о чем есть запись в вахтенном журнале. Но это, конечно, не в счет.
– А вы проверили…
– Да, – понял Бак с полуслова. – Вчера Аганн заступил на вахту с двадцати трех ноль-ноль. Вдобавок он ниже ростом, чем тот… И на вид не так силен.
– Послушайте, Феликс, – (настоящее
