какую.
– Э! Друг… постой, а зачем тебе?
– Босиком бегаю, не видишь?
Отделив одну из полулошадок сам Метроне порылся в кармане, достал ту самую унцию и сунул в пухлую пятерню Педро.
Затем запрыгнул на голый круп клячи и понесся прочь.
– Э! Постой, а сдачу?
Сеньорина Мальвази закрыв от усталости глаза / ведь она всю ночь провела у больного отца / – подумала. – «Не все ли равно».
Глава XI. Которая объясняет, почему не приехал Гийоме
Все эти дни, за который Метроне побывал во стольких местах и перепетиях, Аньян находился на исходной позиции, в обычном для себя согбенно-сидячем положении; облокотившись руками о подоконник и вперив взор в окно своего номера в гостинице над кафе, что как вы понимаете пребывало напротив, или почти напротив интересующего его дома, который он считал домом Мандена, когда как его соратник Гийоме считал наоборот – де Морне, в отличие от местных, которые по своему неведению никак не считали.
Главным объектом наблюдения конечно же являлась дверь, но усиленное наблюдение велось так же за окнами и за улицей, на сколько ее отсюда можно было видеть. Сие занятие, которое сначала Аньян вообще не считал за таковое, затем превратилось для него в каторгу. Что кажется легким для одних, совершенно не привлекательно по склонности характера для других, и примером того мог считаться Аньян, со своими мучениями. Это сначала было ничего, как по-крестьянски и думалось о ничегонеделании, а потом все стало иначе. Постоянно ныла спина, даже не помогали наклоны. Спинки, такой какой нужно у стула не было, так что сидел он сутуло, отчего затем можно было успокаивать ноющую спину только «щелканьем» позвоночника. Эти шумы ни на что не похожие, были ни чем иным, как входом членов друг к другу, немного растянутыми сутулостью положения. Стоять Аньян не собирался.
Ранее в нужде и скитаниях, на работах, Аньян и представить себе не мог, что работать глазами будет еще труднее, вернее невыносимее. По крайней мере ему сейчас так казалось, ведь приходилось не просто смотреть на окружающий мир. Как смотрит на него обыкновенный человек сутки напролет, но нужно было всматриваться: в каждое лицо, в каждое окно, во все подозрительное. И при этом обладая не ахти каким хорошим зрением, его приходилось во вред себе часто напрягать.
Насмотревшись с самого утра до позднего вечера; пока внизу не закрывалось кафе, а вместе с ним и потухал свет – единственное из-за чего можно было видеть ночью дом напротив, Аньян сразу ложился в постель, отказываясь смотреть слипающимися глазами в кромешную тьму, в которой все равно ничего не высмотреть. С приятным облегчением закрывая режущие глаза, ведь солнечные лучи тоже не шутка, он считал что Гийоме зря на него злится. Ему там хоть можно было отдохнуть, большая свобода движений при их разнообразии, при отсутствии приступов мышц на закрытие глаз. А работал Аньян действительно на совесть исправно, ведь
