в исполненном отмщении нет ничего радостного, ничего, что возвышало бы душу. Только пустота – тёмная пустота, в которую неохота заглядывать.
Но это не означает, что месть не должна быть совершена…
Рядом с кунсом на скамье гребца примостился полнотелый юноша, называвший его отцом. В отличие от Двадцатибородого он смотрел назад, за корму.
– «Чаграва» подняла парус, – заметил он негромко. – Люди Ириллира уходят.
Сквиреп Чугушегг промолчал, и погодя юноша заговорил снова:
– Они не стали их подбирать.
Кунс только хмыкнул, дескать, чего и ждать от корабельной дружины, у которой был подобный вожак. Молодой комес повременил ещё и сказал:
– Мальчик не дотянет до берега, отец. Он ведь калека. А ты дал слово вождя, что больше никого не погубишь.
– У этого мальчика язык вперёд ума поспевает, – бросил через плечо Двадцатибородый. – Он оскорбил меня. И тебя.
Юноша улыбнулся.
– Но ведь он только правду сказал. Я тебе в самом деле не сын.
Кунс раздражённо обернулся:
– Верно, Эо́рия, ты мне дочь, а не сын, но…
Он не договорил. Поскольку одновременно с Эорией увидел нечто такое, отчего сразу забыл, что собирался сказать.
Там, откуда торопливо удалилась поставившая парус «Чаграва», на волнах ни дать ни взять забила крыльями громадная птица…
– Поворачиваем! – велел кунс.
Глава 14
Тайна кожаной попонки
Коренга плыл к болтавшейся вверх колёсами тележке, загребая руками с такой яростью, словно там его ожидало немедленное спасение. Сейчас он привычно вернёт тележку в должное положение, вычерпает воду, отвяжет спрятанное внутри двухлопастное весло и… Что, собственно, «и», он не помышлял. Ему вполне хватало нынешнего мгновения. Гребок, ещё гребок и ещё. Кисти рук были двумя немыми ледышками. Его всего пуще заботило, успели ли сегваны как следует порыться внутри, не разорили ли рундучки…
Опрокинутая тележка была уже рядом, когда Торон вдруг издал глухой, неприязненный рык. Коренга не обратил внимания на рычание пса, а зря. Последнее усилие поднесло его прямо к кожаному борту, он схватился за бездельно качавшееся колесо… И почти сразу получил очень чувствительный удар по пальцам. Такой, что боль достигла разума даже сквозь причинённое холодом онемение. Коренга отдёрнул руку и поневоле погрузился с головой, и в том состояла его удача, поскольку следующий удар, нацеленный в голову, смягчила вода.
«Что такое? Не Ириллир же действительно выбрался из мешка…»
Молодой венн про себя числил аррантского купца уже мёртвым, а потому чуть не заорал от внезапного страха. Он отпрянул и вынырнул, выплёвывая изо рта воду… И тут же выяснилось, что Ириллир, мёртвый или живой, был здесь ни при чём. Просто, покуда Коренга возился с собачьей попонкой и плыл к своей тележке, на неё
