что нужно, в голубую комнату для гостей. Мисс Динни останется ночевать. Ах, эти дети! – И леди Монт, слегка покачиваясь, выплыла из комнаты. Дворецкий последовал за ней.
– Ну, какая же она прелесть, дядя!
– Я этого никогда не отрицал!
– С ней легче становится на душе. Она хоть раз в жизни сердилась?
– Иногда она начинает сердиться, но тут же об этом забывает.
– Вот благодать!
Вечером, во время ужина, Динни ждала, что дядя хоть словом обмолвится о возвращении Уилфрида Дезерта. Но он ничего не сказал.
После ужина она подсела к Флер, как всегда восхищаясь ею. Безупречное самообладание Флер, ее выхоленное лицо и фигура, трезвый взгляд ясных глаз, трезвое отношение к самой себе и какое-то странное к Майклу: слегка почтительное и в то же время чуть-чуть снисходительное – не переставали удивлять Динни.
«Если я когда-нибудь выйду замуж, – думала Динни, – я не смогу вести себя так с мужем. Я хочу относиться к нему как к равному, не пряча своих грехов и не боясь видеть его грехи».
– Ты помнишь свою свадьбу, Флер? – спросила она.
– Конечно, дорогая. Убийственная церемония!
– Я сегодня встретила вашего шафера.
Темные зрачки Флер сузились.
– Уилфрида? Разве ты его знаешь?
– Мне тогда было шестнадцать, и он поразил мое юное воображение.
– Для этого и приглашают шаферов. Ну, и как ему живется теперь?
– Он очень загорелый и опять взволновал мою юную душу.
Флер засмеялась.
– Ну, это он всегда умел.
Глядя на нее, Динни решила проявить настойчивость.
– Да. Дядя Лоренс рассказывал, что когда-то он пытался вовсю проявить этот свой талант.
Лицо Флер выразило удивление.
– Вот не думала, что тесть это заметил!
– Дядя Лоренс у нас колдун.
– Ну, Уилфрид вел себя, в общем, примерно, – задумчиво улыбаясь, пробормотала Флер. – Отправился на Восток, как миленький…
– Неужели он поэтому и жил там до сих пор?
– Что ты! Корь – болезнь недолгая. Ему просто там нравится. Может, он завел себе гарем.
– Нет, – сказала Динни. – По-моему, он человек брезгливый.
– Ты права, дорогая, и прости меня за дешевый цинизм. Уилфрид – один из самых странных людей на свете, но, в общем, он славный. Майкл его любил. Но любить его, – сказала она вдруг, взглянув Динни прямо в глаза, – просто мучение: уж больно в нем все вразброд. В свое время я к нему близко приглядывалась, – так уж пришлось, понимаешь? В руки он не дается. Страстная натура и сплошной комок нервов. Человек он мягкосердечный и в то же время обозленный. И ни во что на свете не верит.
– Наверно, верит все-таки в красоту, – спросила Динни, – и в истину, если знает, в чем она?
Флер неожиданно
