ее и обнаружил – не заперта. Запахло жильем и едой. Под невысоким потолком тускнела рыжая лампочка, слабо освещая комнату, завешанную старой одеждой. К стене прислонились метлы, разные лопаты и скребок для снега. Присмотревшись, обнаружил светящийся контур следующей двери. Постучался. Она открылась, и свет ослепил меня.
– А Саша дома? – спросил я.
Кто-то взял меня за рукав и завел в комнату.
– Дома, дома, болеет немного Саша, – засмеялся мой новый знакомый.
– Есть будешь? У меня вкуснейшая жареная картошка и чай!
– Да, хочу.
Мы уселись за вытащенную из угла тумбу. Сковородка дышала жареной картошкой с луком, грубо нарезанный черный хлеб он положил рядом в тарелку.
Держи, – Саша протянул алюминиевую ложку.
Мы ели прямо из сковородки, подставляя под ложку кусок хлеба, и разговаривали обо всем. Странно, что есть такие взрослые, с которыми по-детски можно просто болтать и смеяться. Он спросил про учебу и учителей. К чаю, передо мной выросла горсть конфет, тех самых карамелек.
Наевшись, я осмотрел место, где оказался. К потолку прижался настенный светильник с двумя лампочками. Светил он довольно бодро, и в комнате хватало света. В углу, у двери, стояла железная кровать заправленная одеялом, без покрывала. Приоткрытое окно упиралось в потолок, из него тянуло весенней прохладой. Под ним находился старый письменный стол, с кожаным верхом, заставленный разными банками, из некоторых щетинились кисти и кисточки, какие-то железки, кучками лежали тюбики, похожие на зубную пасту. На столе было еще много вещей, непонятного назначения, но явно представляющие для меня интерес. Рядом со столом расположилась тренога с полотном. Картин оказалось много, они стояли пластами у свободных стен и даже на шифоньере, с висевшей на нем зеленой курткой.
– Посмотри, только пальцем пока не трогай, краски не высохли, – разрешил Саша.
Я увидел старый парк, скамейку с кошкой, деревья еще без листьев, и мальчика у ограды, в одежде очень похожей на мою. Усадьба серой скалой царствовала посреди, старый чугунный фонтан со змеей чернел на фоне неубранной листвы с бумажками. Калинин угрюмым комендантом присматривал за парком.
– А можно? – я указал на стоящие картины у стены. Он кивнул.
Осторожно отодвигая холсты, я заглядывал в них как в окна.
Во многих замерли знакомые места, и показалось даже люди. Но в картинах жило нечто общее, их роднящее. Они похожи на рисунки детей, только с более умело подобранными красками и четкими деталями. Когда Александр услышал мои догадки, он улыбнулся и произнес странное слово – «примитивизм», о нем я через минуту забыл.
Здание школы усело, и небольшое окно оказалось практически на одном уровне с землей. На улице задурил ветер, полетели сухие листья, его пришлось закрыть. Начавшийся дождь набросал прозрачные мазки на стекло. Когда размокла земля, стекло покрылось крапинками грязи. Они начали размываться и потекли грязными линиями.
– Посмотри! – Саша торжествующе замер. –
