он еще не видал. Они даже тяпнули с Михалычем по чуть-чуть, пока милицию ждали, да еще и молоденькому милиционеру плеснули, который на их вопли с проспекта примчался. Его, бедолагу, едва не вывернуло, когда он в подвал сунулся, до сих пор бледный на улице обретается.
Женщина та совсем голая висела, молодая еще, красивая, наверное, а крюк у самой шеи из-под ключицы торчал, и живот был распорот, а оттуда все потроха наружу. Жуть, одним словом.
– Вы, – следователь пошуршал листочками на столе и по слогам закончил: – Феопрепия Михайловича Ваничкина давно знаете?
– Кого, простите? – озадачился Семен Степанович, даже на минутку бояться перестал.
– Сторожа вашего, – пояснил следователь недовольно, зыркая на Семена Степановича сердитым взглядом.
– Ах, Михалыча? Да уж, почитай, четыре года, как в магазин устроился в сорок седьмом, так и знаю.
– И что сказать можете?
– Да что ж тут скажешь? Человек хороший, положительный, а что пьет, говорят, так то в выходной или там по праздникам, как все, – солидно проговорил Семен Степанович, стараясь не дышать на следователя вчерашним перегаром и страшно жалея, что с утра побриться поленился, посчитал, и так сойдет, а теперь, пожалуй, и его за неблагонадежного выпивоху примут.
– Так, ладно. Еще что-нибудь сказать имеете? – хмуро глядя на Семена Степановича, спросил следователь.
– Никак нет, – коротко по-военному ответил тот и поспешно стал пятиться к выходу. А потом, замешкавшись в дверях и взглянув в желтушное лицо следователя, зачем-то брякнул: – Вам бы настой одуванчика попить, свекрови покойнице помогало. – И он шмыгнул за дверь, не дожидаясь ответа удивленного следователя…
– Вот, товарищ капитан, опознали! – Входя в залитый жарким летним солнцем кабинет, громогласно доложил лейтенант Алексеев, рослый, румяный, улыбчивый, совершенно неподходящий для работы в МУРе.
– Чего ты разорался, – проворчал замученный летним зноем капитан Кочергин с желтым лицом и впалыми щеками, – кого там у тебя опознали?
– Так женщину эту, что мы позавчера с крюка в гастрономе сняли, точнее, девушку! Опознали ее, сестра с матерью опознали! – не теряя оптимизма, доложил Алексеев. – Вот протокол. Артемьева Лидия Александровна, 1934 года рождения. Пропала четыре дня назад. Ушла днем из дома и не вернулась. Выпускница. Только-только школу закончила, точнее заканчивала, – тускнея на глазах, договорил Алексеев. – Павел Евграфович, кто ж ее так, а? Девчонка совсем.
– Кто? – вздыхая, эхом повторил за Алексеевым капитан. – Вот и мне интересно знать кто. Сторож – гадина пьяная – все проспал. У него под носом труп в подвале на крючок подвесили, а он проспал.
– Но ведь, Павел Евграфович, это не мог сделать посторонний. Ведь про подвал, мимо магазина проходя, не догадаешься, – присаживаясь на обитый клеенкой казенный стул, озабоченно проговорил лейтенант.
– Да в том-то
