одного можем мы в жизни любить? Сердце в груди…» Мы наперегонки бросились к каюте. Суетилов оказался проворней.
Рывком распахивая дверь, он вопил:
– Дорогая вы моя! Как вы нас напугали!
Впрочем, последнее «ли» директор произнес уже не столь уверенно.
Дело в том, что Примы в каюте не было, а была ее костюмерша Лиза, которая раскладывала театральные наряды Павлиновой на кровати, чтобы Любовь Петровна могла отобрать то, в чем будет выступать.
– А где Любовь Петровна?
– Не знаю, – удивилась радости директора Лиза. – Я зашла – ее нет, и постель не тронута.
Суетилов сделал мне знак, чтобы плотней закрыла дверь, и строго поинтересовался у Лизы:
– А кто пел?
Девушка пожала плечами:
– Я. Я знаю, что Любовь Петровна не любит, если я пою, но ее же нет. Это не мое дело, но она тут не ночевала. Мне так кажется.
В другое время Суетилов едко заметил бы, что это и впрямь не ее дело. Всем известна его нелюбовь к нарушению дистанции между первым и вторым классами – между элитой и остальными. Хуже только фамильярность между верхней и нижней палубами (на нижней плыла и вовсе «всякая шелупонь», как директор именовал рабочих сцены и иже с ними).
Но сейчас было не до строгой субординации.
– Когда вы видели Павлинову в последний раз? И где?
Лиза снова пожала плечами:
– В Тарасюках. Я помогла ей переодеться после концерта и забрала концертные платья.
– А потом?
– А потом, когда Бориса Михайловича увезли в больницу, я вместе со всеми пошла на пароход.
Теперь Суетилов вместо радости почему-то рассвирепел, даже перешел на «ты»:
– Как могла ты, ее костюмерша, не заметить, что Любовь Петровна не успела со всеми на пароход?!
– Я костюмерша, а не прислуга! – возмутилась в ответ Лиза. – А не успеть невозможно, мы же отплыли почти на рассвете. Она просто капризничает.
Суетилов плюхнулся на кровать, подмяв под себя подол одного из нарядов, который Лиза поспешила вытащить.
Молодец Лиза! Даже маститые актеры вроде Гваделупова не рискуют огрызаться против Суетилова.
Девушка права, «Володарский» после возвращения труппы с концерта простоял еще часа три, а то и больше. Не желая слушать пререкания директора и костюмерши, я выскользнула обратно на палубу и остановилась, опершись на перила.
Пейзажи, видные с правого борта, куда привлекательней тех, что тянутся по левому. По левому все встречные суда, баржи или вовсе пусто, да дальний берег, который толком не разглядишь. Справа же берег недалеко, видны и дома, и причалы, и люди, занимающиеся своими делами. Это как наблюдать чужую жизнь за стеклом – все видно, но ничего не слышно, остается гадать, о чем спорят вон те двое у лодки или что внушает мать ревущему младенцу…
Но я не видела пейзажей, задумавшись над странным отсутствием Павлиновой. Лиза права, пароход отчалил с большущим
