и кротко ответил Луций.
Сверху им открылся вид на Тибр, и даже в пасмурный, ветреный день на причалах кипела жизнь, а в неспокойных водах покачивалось множество судов. Над рекой нависал Капитолийский холм с его белыми храмами, сверкавшими после недавнего ливня. Сквозь рваные тучи пробился одинокий солнечный луч, ярко высветивший позолоченную статую Геркулеса.
За свою недолгую жизнь Луций успел увидеть, как богатеет и возвеличивается Рим. Бессчетные лавки были забиты товарами со всего света. На древние святилища и памятники навели лоск; построили новые, еще более грандиозные храмы. Кирпичные государственные здания отделали травертином и мрамором. «Я принял Рим кирпичным, а оставлю мраморным», – пообещал однажды император. Август держал слово.
Луций всю жизнь провел в Риме и не выезжал дальше Помпеев, но ему казалось, что на свете и быть не может места краше имперской столицы. Он гордился тем, что вот-вот по-настоящему приобщится к ее жизни, получит в ней важную роль, станет посредником между богами и городом, к которому те благоволят больше любого другого на всей земле.
Меж величественных зданий на Палатинском холме лежала открытая, поросшая травой и окруженная низкой каменной стеной площадь, известная как Авгураторий. На этом самом месте почти восемьсот лет тому назад Ромул выполнил гадание, которое определило, где строить город. Ромул узрел двенадцать стервятников; его брат-близнец Рем заметил над Авентинским холмом только шесть. Так боги дали понять, что предпочитают Палатин Авентину. Со временем город разросся и поглотил как Авентин, так и все семь холмов на Тибре, но началось все отсюда. По семейной легенде, в тот святой день рядом с Ромулом находился Пинарий, и с той поры прием в коллегию авгуров нового представителя рода Пинариев считался событием особой важности.
Выйдя из узкой улочки и приблизившись к Авгураторию, Луций с отцом окунулись в море шафрана и пурпура; каждый в толпе был облачен в трабею и держал литуус. Перед ними вырос высокий юноша, распростерший при виде Луция объятия.
– Л-л-луций! – заикаясь, произнес он. – Я уж думал, что ты не придешь. Меня при мысли об испытании б-б-бросало в холодный пот.
– Ты шутишь, конечно, кузен Клавдий, – ответил Луций. – Твое мастерство в гадании намного превосходит мое, и ты это знаешь.
– Одно дело распознавать знамения богов, и совсем д-другое – совершать обряд прилюдно!
– Я уверен, что оба вы отлично справитесь, – сказал отец Луция, лучась от гордости за сына и Клавдия, которые выступали нынче единственными претендентами на членство в коллегии.
Клавдий был внуком Ливии, жены императора, и, следовательно, внуком Августа, но его не признавали таковым ни по крови, ни по закону, поскольку Август не усыновлял покойного отца Клавдия – Друза Германика. Но все же юноша был внуком Марка Антония и сестры Августа Октавии, а потому приходился внучатым племянником императору и довольно отдаленной родней – кузеном Луцию.
Клавдий и Луций были одногодками. Последние
