дернул головой:
– Что такое?
– Помни об ауспициях, Цезарь. Боги требуют правосудия.
Клавдий медленно кивнул. Он подозвал Нарцисса и что-то сказал ему на ухо. Доверенный вольноотпущенник пересек зал и заговорил со стоявшим у двери преторианцем.
Мнестер остался на полу, по-прежнему заливаясь слезами, но со слабым подобием кривой улыбки. Его лицо напоминало актерскую маску в конце трагедии, когда исполнитель истощен игрой и все еще погружен в катарсис, но уже готов сорвать овацию. Грек решил, что вымолил прощение.
В следующий миг он осознал свою ошибку. Преторианцы окружили его. Один извлек железный стержень с петлей из полоски кожи. Двое гвардейцев придержали Мнестера, чтобы не вырвался; удавку накинули через голову на шею. Два поворота стержня – и петля затянулась. Лицо Мнестера покраснело, затем полиловело. Глаза вылезли из орбит. Из носа потекла слизь. Язык вывалился. Единственный звук, вырвавшийся из глотки, прозвучал диссонансом, словно пискнула мышь.
Человек с удавкой произвел еще один полный поворот стержня. Все тело Мнестера свело настолько сильной судорогой, что преторианцы еле удержали его. Затем грек обмяк.
Труп выволокли из помещения. Нарцисс кликнул раба, чтобы тот вытер пол в том месте, где Мнестер опорожнил мочевой пузырь. В качестве тряпки тот воспользовался туникой казненного.
– Еще о-остались? – глухо осведомился Клавдий.
– Да, – ответил Нарцисс. – Несколько человек.
Клавдий помотал головой:
– На сегодня хватит. Я устал. И голоден.
– Как пожелаешь, Цезарь. Я распоряжусь об обеде.
– Со м-мной обедает племянник Пинарий.
Тит подавил стон и предложил:
– Если ты хочешь побыть один…
– О нет, я настаиваю. Беги, Нарцисс. Мы догоним. – Он повернулся к Титу. – Спасибо, племянник.
– За что?
– Ты помог мне сохранить присутствие духа. Я чуть его не лишился. Мнестера следовало п-п-покарать.
– И все же, Цезарь, тебе незачем лицезреть столь неприятные вещи.
– Разве? Мнестер предал меня. Он заслужил с-с-смерть. Но его игра много лет доставляла мне величайшее наслаждение. Я был обязан ему и не мог не взглянуть на последний спектакль.
За обедом Тит оказался единственным гостем. Он мало говорил. Тишину разбавлял Клавдий, который перескакивал с пятого на десятое: то рассуждал о ситуации в Британии – вроде бы завоеванной, но все еще не усмиренной военачальником Веспасианом, – то изливал свой гнев на евреев и проблемы, причиненные их религиозным фанатизмом не только на родине, но в Риме, Александрии и прочих городах, где собирались заметные группы иудеев.
Казалось, Клавдий полностью отрешился от событий дня. Тит же только о них и думал. Частично он по-прежнему готовился к какому-нибудь ужасному сюрпризу.
Перед
