крутиться. Мимо проплыла Филлис, крепко держась за руль и чопорно выпрямив спину.
Дороти подняла Старого ворчуна и пошла смотреть на Филипа. Он распростерся на спине под дубом, утопая в зарослях дикого чеснока, смятых при падении и оттого невероятно резко пахнущих. Филип лежал неподвижно, глядя в небо сквозь крону дерева.
– Это я виновата, – сказала Дороти. – Я во всем виновата. Тебе больно?
– Нет, кажется, ничего. Только дух отшибло.
Он расхохотался.
– Что такого смешного?
– Оказывается, за городом есть вещи, которые воняют не хуже городских. Только травяной вонью, а не дымной. Я в жизни ничего подобного не нюхал.
– Это дикий чеснок. Да, он не очень приятно пахнет.
Филип все смеялся и никак не мог перестать.
– Ужасно разит. Но это для меня новое, понимаешь.
Дороти села на корточках рядом с ним:
– Ты можешь встать?
– Да, встану через минутку. Дай чуток полежать. У меня дух отшибло, как говорится. Велосипед поломался?
Дороти проверила велосипед. Он был невредим.
Филип лежал в омерзительном и притягательном запахе, расслабляя мышцы, одну за другой, так что земля удерживала его обмякшее тело, а он чувствовал все неровности, раздавленные стебли, узловатые корни деревьев, камушки, холодную плесень в самом низу. Он закрыл глаза и задремал на секунду.
Он очнулся оттого, что его трясла Дороти.
– С тобой точно все в порядке? Я тебя чуть не убила. У тебя нет сотрясения мозга или чего-нибудь вроде?
– Нет, я совершенно счастлив, – сказал Филип. – Здесь.
Дороти медленно произнесла, обдумывая каждое слово:
– Я тебя чуть не убила.
– Но ведь не убила же.
– Если хочешь, – предложила Дороти, выпуская на волю мысль, которая крутилась у нее в голове уже несколько часов, – можешь послать открытку своей маме, просто написать, что с тобой все в порядке и чтобы она не беспокоилась, понимаешь… Я могу достать тебе открытку и потом ее отправить.
Филип молчал. Мысли шевелились у него в уме. Он нахмурился.
– Извини, – сказала Дороти. – Я не хотела тебя расстроить. Я хотела помочь.
Она сгорбилась, обхватив руками колени.
– Да нет. Ты меня не расстроила. И ты права. Надо написать мамке. Если ты мне достанешь открытку, я напишу. Спасибо.
Назад они доехали в более серьезном настроении. Дороти достала из письменного стола Олив почтовую открытку и марку. Филип неловко взял в руку перо и уставился на пустой прямоугольник. Дороти, не желая стоять у него над душой, отошла к окну. Раз или два Филип вроде бы принимался писать, но так и не начал. Дороти решила, что у него получится, если она уйдет. Стоило ей положить руку на дверную задвижку, Филип вдруг сказал:
– Дай
