свои рисунки студенткам из Школы искусств, и они им понравились, они давали ему хлеб…
Филип развязал сумку и вытащил альбом с рисунками. Там был Глостерский канделябр с извивающимися драконами и горделивыми круглоглазыми человечками. Наброски за набросками – извивающиеся, кусающие, разящие существа в тончайших деталях.
Том сказал:
– Вот этот человечек мне понравился, старичок с редкими волосами и печальным взглядом.
Проспер Кейн переворачивал страницы. Каменные ангелы, корейские золотые украшения для короны, блюдо Палисси во всей своей грубости – один из двух неоспоримо подлинных экземпляров.
– А это что? – спросил он, листая дальше.
– Это я уже сам придумал.
– Для чего?
– Ну, я думал, соляная глазурь. А мож, обливная керамика, вот на этой странице. Я рисовал металл, чтоб его почувствовать. Я металла совсем не знаю. Я знаю глину. Кое-что знаю про нее.
– У тебя хороший глаз, – сказал Проспер Кейн. – Очень хороший глаз. Ты использовал коллекцию Музея по назначению – чтобы изучать лучшие образцы ремесла.
Том перевел дух. Все-таки у этой сказки будет хороший конец.
– Ты бы хотел учиться в Школе искусств?
– Не знаю. Я хочу чего-нибудь делать…
Тут у него совсем кончились силы, и он пошатнулся. Проспер Кейн, не поднимая глаз от рисунков, сказал:
– Ты, должно быть, голоден. Джулиан, вызови Рози, вели ей принести свежего чаю.
– Я всегда голодный, – сказал вдруг Филип неожиданно громко, вдвое громче прежнего.
Он не собирался никого смешить, но, поскольку его действительно хотели накормить, все остальные восприняли это как шутку и весело засмеялись.
– Садись, мальчик. Ты не на допросе.
Филип нерешительно глянул на шелковые подушки с павлинами и языками пламени.
– Они отчистятся. Ты совсем без сил. Садись.
Рози, горничная, несколько раз поднималась по узкой лестнице, таская подносы с фарфоровыми чашками и блюдцами, солидный кусок фруктового кекса на подставке, блюдо с сэндвичами, хитроумно рассчитанными так, чтобы угодить дамскому вкусу и при этом накормить растущих мальчиков (в одних сэндвичах – ломтики огурцов, в других – треугольники холодного тушеного мяса). Потом Рози принесла блюдо пирожных-корзиночек, заварочный чайник, чайник с кипятком, кувшинчик со сливками. Рози была маленькая, поджарая, в накрахмаленном чепце и фартуке, примерно ровесница Филипа и Джулиана. Она расставила припасы по первым попавшимся столикам, водрузила чайник на огонь, нырнула в реверансе перед майором Кейном и снова побежала вниз. Проспер Кейн попросил миссис Уэллвуд разливать чай. Филип позабавил майора тем, что поднял чашку на уровень глаз, разглядывая резвящихся пастушек на цветущем лугу.
– Минтонский фарфор, стилизация под севрский, – сказал Проспер. – Для Уильяма Морриса – страшное кощунство, но у меня слабость к орнаментам…
Филип поставил чашку на стол
