больше одного-двух слов, написанных невообразимым почерком Джонатана с росчерками и завитушками. Могло показаться, что юноша нарочно зашифровывает свои послания, чтобы никто, кроме Элис, не мог прочитать его писем. И разумеется, ей ни разу не удалось подсмотреть, что пишет в ответ Элис. Когда Пташка спрашивала, Элис обычно отвечала что-нибудь вроде следующего: «Я рассказываю ему о том, как ты стараешься во время наших уроков и как хорошо помогаешь Бриджит. А еще пишу о совах, свивших гнездо на старом дереве, и спрашиваю, когда к нам еще раз приедет его дедушка». Затем девушка кивала ей и улыбалась, словно говоря: вот тебе, и будь этим довольна. Пташка горела желанием узнать, о чем еще упоминала Элис. То немногое, что девочке удавалось выуживать из абракадабры Джонатана, обычно представляло собой такие скучные слова, как, например, «милосердный», «мать», «город» и «время года». И лишь иногда ей удавалось найти что-то более захватывающее, типа «лелею», «в плену» и «обожаю».
Пташка всегда знала, когда у Элис заводился какой-нибудь секрет. Догадаться о нем не стоило труда, потому что Элис не слишком хорошо умела хранить тайны. Не то чтобы она могла о них обмолвиться, за исключением случаев, когда они были пустячными, вроде пирога к чаю или купленного для Пташки маленького подарка, который следовало припрятать до даты, выбранной в качестве ее дня рождения. Эти вещицы Элис не могла хранить долго и обычно вручала раньше времени. Когда же появлялся секрет, который принадлежал еще кому-либо или казался ей важным, она хранила упорно, однако связанное с этим напряжение было написано у нее на лице. Между ее бровями прочерчивалась крошечная морщинка, а глаза становились такими смущенными, словно перед ними постоянно стояло то, о чем нельзя рассказать. Губы оставались приоткрытыми, словно она всегда была готова заговорить. В таком состоянии Элис однажды пребывала целых пять дней после того, как получила одно из писем Джонатана, и Пташке до смерти хотелось оказаться в курсе того, что она из него узнала. Но однажды в холодный и ветреный день Элис пришла на кухню с выражением деланого спокойствия на лице, держа в руках шаль и книгу стихов в тканевом переплете. Она встала у окна, и Пташка, которая помогала Бриджит натирать солью свиную грудинку, заметила, насколько высоко подняты и напряжены ее плечи. Наконец Элис повернулась к ним с видом крайнего безразличия.
– Думаю, мы с Пташкой сегодня могли бы прогуляться до Батгемптона. Похоже, погода установится хорошая, – сказала она.
Бриджит выглянула в окно, посмотрела на несущиеся по небу тучи, на качающиеся от ветра ветки деревьев и с сомнением скривила губы.
– Если тебе хочется подышать свежим воздухом, лучше сходи посмотреть, не пора ли собирать крыжовник, – проворчала она.
– Нет, не пора. Я вчера уже посмотрела, – поспешно отозвалась Элис. – Скажи, Пташка, тебе ведь вправду хотелось бы пройтись до деревни? – произнесла она голосом, несколько более высоким, чем обычно, и с легким придыханием.
– Ой, да, конечно. Можно, Бриджит?
– А
