же овал лица и разрез глаз; те же тесно сжатые, гордые губы. И даже родинка чернела на подбородке. Но что больше всего поражало сходством – это трагический очерк черных, сдвинутых бровей. Прическа была другая, a la Cleo de Merode[71], с опущенными низко на уши волосами. Волосы были линюче-рыжего цвета. На висках запутался цветок ириса. Другой лежал на груди. Внизу была подпись: Lilée…[72]
С глухо бившимся сердцем стояла Лиза у витрины и глядела в черные, глубоко ввалившиеся глаза… Но ужас был в том, что статуэтка тоже глядела на неё жутко, враждебно и печально из-под полуопущенных век… Глядела, как живая, до полной иллюзии… И суеверная Лиза чувствовала, как холодеют у неё спина и руки… А приказчики уже следили, улыбаясь, за её лицом. Один из них широко распахнул дверь.
– Войдите, пожалуйста… Не правда ли, какая удивительная работа? Мы их массами продаем…
Они повертывали перед Лизою статуэтку на прилавке и так, и этак… Но с какой стороны ни глядела на неё Лиза, жуткие глаза следили за нею и встречались с её взглядом… Плечи Лизы вздрогнули… «Мертвая!» – вдруг поняла она. Не столько сходство поразило ее, сколько то зловещёе, что таилось в выражении губ и глаз этой головки, сколько мертвенно-жуткий колорит этого экзотического лица. Оно напоминало разложившийся труп утопленницы. И взгляд был, как у мертвеца, тусклый, загадочный, недвижный… «В гробу я такая же буду», – точно пронзила Лизу мысль.
– Что стоит? Заверните! – неожиданно сказала она.
VIII
Блестяще справил Тобольцев новоселье. Нянюшка была приставлена глядеть за хозяйством.
– Да пуще всего за ним-то гляди! – наказывала ей Анна Порфирьевна. – Он прост у нас, что дитя малое. Всякий обманет, всякий на шею сядет… И коли заметишь что… беда какая… с полицией там что-нибудь… Сейчас на извозчика и ко мне… Помни!
Мать и обе невестки с любопытством оглядывали эту красивую квартиру в четыре комнаты: темный, из кордовской кожи[73], в строго выдержанном стиле кабинет, веселую столовую, нарядную спальню и гостиную с новой мебелью, в стиле moderne. Вся обстановка стоила Анне Порфирьевне около восьми тысяч. «Для отвода глаз», как выражалась «сама», она поднесла сыну на новоселье целое хозяйство из серебра: ложки, ножи и вилки, кофейный и чайный сервизы и даже серебряный самовар. всё это массивное, работы лучшей фирмы, в дубовых ящиках, с вензелями Андрея Кириллыча. «Чтоб поменьше в ссуде давали и легче было выкупать…» Тобольцев горячо целовал руки матери.
Капитон потемнел от зависти, а Николай не выдержал и захихикал:
– Что значит «француз»! У нас такого серебра в Таганке никто не видал!
Анна Порфирьевна сурово поглядела на него.
– Позавидуй! ещё чего не хватало?! Забыл, что у тебя капитал и паи? А у брата ни алтына!.. Эка душа у вас!.. Купеческая! – В это словцо она вложила столько презрения, что Лиза вздрогнула.
«Ай да маменька!» – подумал Тобольцев.
Фимочка поднесла волчью шкуру, отделанную красным сукном, братья
Прическа… a la Cleo de Merode – классическая прическа с прямым пробором и узлом- на затылке, которую носила известная королева красоты тех лет, французская балерина Клео де Мерод.
Лилея.
Стр. 95…из кордовской кожи… – Кожа особой выделки, производимая в испанском городе Кордова.
