какая! – говорили в разбившихся группах. – На ребятах калоши рваные видели?
– А она – молодец! Говорят, ей место фельдшерицы дадут. Она с Рождественских курсов.
В других группах молодежи слышалось:
– Какие речи, господа! – Нет!.. Я нахожу, что каждое это слово – правда! – Голословные обвинения! Никчемная выходка! – Вот они, какие читатели теперь объявились! – Сейчас обеденный час в типографиях… Их здесь много, господа…
Тобольцев говорил красивой, стройной даме в черном:
– Замечаешь, Лиза? Ни малейшего угнетения. Наоборот… Какое-то повышенное настроение у всех. Как ясно, что смерть бессильна перед жизнью!.. Она не уничтожает лучшего, что есть в человеке, – его индивидуальности… высказанного, написанного, созданного им… Вот как я, Лизонька, понимаю бессмертие человеческого духа!.. И знаешь? Вот именно здесь, под серым небом, на унылом кладбище я так ярко, так сильно чувствую красоту жизни, всю её власть и значение… Я ужасно счастлив, Лиза, в эту минуту!
Она задумчиво и удивленно покачала головой.
– Как вы нашли эту речь? – спросил Тобольцева передовик «Вестника». – Не правда ли, как это бестактно? Бросать у раскрытой могилы такие вызовы?.. По какому праву?
– Нет, это интересно!.. Мне он понравился.
– У-ди-вля-юсь!..
– Кто он? Вы знакомы? – спрашивал репортер уличной газеты. – Отчего он вас знает?
Тобольцев пожал плечами.
– Я, к крайнему сожалению, вижу его в первый раз, как и вы…
– Узнаю этих господ, – брезгливо говорил редактор «Вестника». – Они всюду вносят смуту…
Тобольцев усадил свою даму в пролетку и вернулся на кладбище. У самых ворот его остановил студент Иванцов.
– Вы – Тобольцев?
– Я… Чем могу служить?
В двух словах не скажешь… Позвольте…
Но его перебили. Зейдеман протягивал Тобольцеву пакет.
– Вы, кажется, собирали на семью покойного? Вот примите и нашу лепту… От техников… Пятьдесят рублей двадцать пять копеек.
– Благодарю вас…
– Много собрали, Тобольцев? – спрашивала миленькая курсистка в щегольской шапочке с белым пером.
– Пятьсот сорок… да вот сейчас пятьдесят рублей…
Глаза Тобольцева как будто ласкали девушку. Она радостно покраснела. Она не знала, что Тобольцев так смотрит на каждую молодую женщину.
– Напишите мне эти стихи, Тобольцев, – просила другая барышня, подходя. По её костюму и манерам сразу можно было угадать, что она с драматических курсов.
– Если только не забуду, – говорил он, показывая белые зубы и также лаская её лицо вспыхнувшими как будто глазами.
– Какой вздор! – нервно засмеялась барышня. – Вы хотите сказать, что это был экспромт?
– Именно…
– Все врет! – подхватила другая консерваторка, с восторгом глядя в его лицо.
– Pardon!..
