это ещё, нянечка? – хмуро, но мягко спросил он старушку, смахивавшую пыль с письменного стола. – Кого там нелегкая принесла?
– Кто ж его знает?.. Из Перми, слыхать, – равнодушно сообщила старушка, не оборачиваясь. – Ночевать его я не оставила.
– Из Перми?.. Чернов, ты не знаешь фамилию? – тоном ниже спросил Тобольцев. Его охватило странное предчувствие.
– По-ня-тов… По-пя-тов, – точно читая по слогам, небрежно припомнил Чернов.
– Неужели? – радостно крикнул Тобольцев и замер с расширенными глазами… «Ах, черт!.. Вот досада! Днем бы раньше… Какое счастье! И какое несчастье в то же время!»
В передней он остановился перед старым чемоданом. Он самый… «Прощай… прощай… прощай!.. И помни обо мне!..»
Сердце Тобольцева дрогнуло. Влажными глазами он глядел на пыльный чемодан.
– Нянечка! – позвал он. – Подите сюда!
И голос его дрожал.
Нянюшка, как молоденькая, кинулась на зов.
Кабинет был рядом с передней. Их разделяла дверь. Чернов, как уж, сполз с тахты, прокрался к двери и опять прильнул к ней ухом. Те двое долго и радостно шептались и смеялись. «Точно заговорщики», – решил Чернов.
– Так завтра, говоришь? Какое счастье!..
– Просила его обождать, тебя дождаться… «Не могу, грит. Дела много, грит», – шептала нянюшка.
Раздались шаги Тобольцева. Чернов опять полулежал на тахте, раздумывая, какую выгоду ему извлечь из этой тайны, частью которой он уже владел.
Пробило восемь. Тобольцев встрепенулся. Горячая волна залила его сердце Ему стало больно дышать… «Придет… Сейчас… Мимо же, мимо все, что не она… не это сумасшедшее счастье!»
Квартира приняла приличный вид. Пятном в ней выделялся только Чернов, по-прежнему демонстративно восседавший на тахте. С виноватой улыбкой подошел к нему Тобольцев.
– Ты меня извини, пожалуйста. Я жду гостей… У меня нынче ночевать нельзя…
– Женщину ждешь?! – нахально воскликнул Чернов. «Катьку?» – крикнуло в его душе, и он чуть не рассмеялся в лицо приятелю. Брови Тобольцева дрогнули.
– У меня ночевать нельзя, – уже сурово повторил он.
– Эт-то мило! Так где ж мне прикажешь ночевать? Этакое свинство! Выгонять человека на улицу… Эт-то называется др-ружбой!
– Пожалуйста, не сердись!.. Вот десять рублей! Устройся где-нибудь в гостинице…
Чернов сунул деньги в карман и пошел одеваться.
Уже в передней, через целых томительных полчаса, пока Тобольцев бегал, хватая себя за волосы и глядя на часы, – Чернов в пальто и цилиндре, помаргивая выпуклыми черными глазами, сказал фамильярным тоном:
– Послушай, Андрюшка!.. Разреши мне остаться хоть на кухне. Ей-Богу же, я вам не помешаю… Не всю же ночь, черт возьми… вы будете нежничать…
– Уйдешь ты или нет?! – бешено крикнул Тобольцев.
Ноги Чернова дрыгнули. Он не бежал, а скатился с лестницы.
– Скотина! – крикнул
