хочет… Помните этот скандал с учителем истории? Когда я записку её к нему перехватила?
– Ах, Катя!.. Тогда она была дитя… В тринадцать лет…
Глаза Катерины Федоровны сверкнули.
– Вот в том-то и горе наше с вами, что никогда она не была «дитя», а только дрянь-девчонка, которую пороть надо было, а не баловать, как вы! Ну-ну… Полно!.. Вы лучше за меня порадуйтесь… Теперь вся наша жизнь изменится. Я вас обеих возьму к себе… Заживем панами… Вы будете рябчики каждый день кушать. Софье куплю голубое шелковое платье, о котором она мечтает… Все капризы её исполню. Помяните мое слово: Софья через неделю от своей страсти вылечится. Ну, улыбнитесь, мамочка! Меня пуще всего злость берет на Софью, что она вас не щадит…
– Уж ты её не брани, оставь! – лепетала, сморкаясь, наполовину успокоенная Минна Ивановна.
– Не буду бранить, если вы котлетку скушаете…
– Ну… ну! – И Минна Ивановна протянула тарелку, не замечая, что время бежит, а Катерина Федоровна ещё не ела сама.
В четыре часа Катерина Федоровна выходила из института. Она торопилась обедать. У неё в этот день было ещё три урока.
«Обещала прийти к нему… Надо дома предупредить. Солгать? О, как это ужасно лгать! Если б он согласился провести вечер в семье, как подобает жениху!.. Был ли он ещё у матери нынче?»
Вдруг она ахнула. Кто-то на углу переулка схватил ее, как железными тисками, за локоть. Не оглядываясь ещё, она догадалась, что это Тобольцев, и чуть не упала от волнения.
– Целый час жду тебя на морозе! – Он вел её к саням, жадно глядя на нее. – Садись!.. Только четверть часа…
– Меня ждут обедать… Пусти, Андрюша!.. – Она в ужасе чувствовала рядом с ним свое полнейшее бессилие.
– Ах, вздор! (Они уже сидели рядом, в тесных санках, и он крепко держал её за плечи.) Сергей… прямо… Живее! – И не успела лошадь тронуть, как он взял в обе руки её лицо, и оно загорелось под его поцелуями.
Красный туман прошел перед глазами обоих. Они словно опьянели. На дворе падали сумерки, фонарей ещё не зажигали, кругом было глухо. Но, если б светило солнце и кругом была толпа, все равно они целовались бы…
Катались они минут двадцать. Сергей, привыкший к похождениям своего барина и ухмылявшийся в бороду, направил путь по давно известной им обоим Дорожке к Трубной площади. Подъехав с бульвара, он придержал лошадь. Господа все ещё целовались, и шептались, и хохотали.
Остановка отрезвила Тобольцева. Он оглянулся, но местности не узнал: так далеки были его мысли.
– Ну? Чего стал?
Сергей нагло ухмыльнулся.
– Нешто не здесь, барин, сойдете?
Тобольцев узнал фасад здания, и кровь кинулась ему в голову.
– Болван! – бешено крикнул он. – Назад!
Сергей дрогнул, и рысак взял с места.
– Ах, как хорошо кататься! – звуками, полными изнеможения, сказала Катерина Федоровна.
