тучка золотая на груди утеса-великана… Хорошо, а? И чисто как! А мы в крови и в говне по шею. Но по-другому разве можно?! Не делают в перчатках революцию!
– Как думаешь, возьмут немцы Сталинград? – спросил Прядко.
– Может, и возьмут, но России им не взять. Кишка тонка. Да и выдохся уж фриц. По сводкам чую. А ты как думаешь, усмирим мы с тобой таркинцев?
– Побьем немцев, они сами усмирятся. Только жить нам вместе будет еще труднее, чем до войны. Westen ist Westen und Osten ist Osten und sie kommen nie Zushmmen.
Киплинга Прядко зачем-то процитировал по-немецки. Рубакин сделал ему замечание:
– Чего лопочешь не по-нашенски?!
– Я говорю, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и они никогда не сойдутся,
– Это уж точно, – согласился Рубакин.
Он заказал Зое еще по полчая, а когда принесли третью голову, даже не захотел взглянуть на нее. Послал к дежурному опера и распорядился утром снять все объявления, сулившие сто тысяч за голову Исрапилова…
После разгрома немцев под Сталинградом банда Исрапилова стала таять, как сугроб в апреле. Сподвижники Хасана разбегались по аулам, принимая мирное обличье. Весной сорок третьего года остатки некогда огромной банды были окружены батальоном внутренних войск и полностью уничтожены. Главарю едва не удалось вырваться из кольца, но на его пути возник Рубакин. Они молча стояли друг против друга на краю неубранного кукурузного поля, и каждый читал в глазах противника ненависть, одну только лютую ненависть. Две очереди слились в одну. Оба повалились на землю ничком голова к голове, ломая сухие кукурузные стебли, и обильно оросив пожухлую прошлогоднюю траву горячей алой кровью. Когда Прядко с солдатами нашел их, кровь еще дымилась и от ее запаха одного из молодых бойцов стошнило. А Прядко смотрел на мертвого друга, и в голове его ни с того ни с сего вдруг всплыли стихи великого поэта и храброго воина о золотой тучке, ночевавшей на груди утеса-великана. Потом он вспомнил, что эти стихи любил покойный. Приехал оперативный фотограф Коля Маркушин и попросил усадить всех убитых бандитов под длинную изгородь, сложенную из крупных голышей. Бандитов было много, и фотографу пришлось щелкать затвором около десятка раз. В лаборатории Коля изготовил фотографии, склеил их в одну ленту, полученный панорамный снимок сложил гармошкой и засунул его в большой конверт, который стал предпоследней страницей дела «Суржа». А последний лист подшил к делу Прядко. Это было постановление о сдаче групповой разработки «Суржа» в архив. Разрабатывать было больше некого, ибо все основные фигуранты были физически уничтожены. «Хранить вечно как представляющее историческую ценность», – написал Прядко в заключение, а архивариус Семиков, в то время совсем еще нестарый человек, перенес красным карандашом последнюю фразу постановления на обложку дела и водрузил все тридцать семь томов разработки на соответствующую полку.
Еще раньше пятеро бандитов повязали полковника фон Штубе и его подручных, привезли их в Нефтегорск и сдали в ЧК. Предательством таркинцы хотели купить себе жизнь. Всех
