шаги, подобрался к краю шкафа и посмотрел вниз – в комнату отдыха вошел директор. Иван видел его только на фотографиях и знал, что ему пятьдесят пять лет, но сейчас перед ним был старик с мокрыми от пота, поредевшими седыми волосами, черными кругами под глазами, ввалившимися висками и желтым, изможденным лицом. Его лоб был обильно усеян мелкими капельками испарины, а в глазах застыло выражение смертельной тоски и безнадежности. Он подошел к бару, открыл, подумал немного и налил себе полный стакан водки, который выпил в один прием, а потом рухнул в кресло, согнулся, обхватив голову руками, и сквозь зубы застонал:
– Господи-и-и! Зачем жил?! Зачем?!
Но Иван не собирался выслушивать его причитания – с легкостью и изяществом кошки он спрыгнул на пол. Услышав шум, директор поднял голову, и на секунду их глаза встретились.
– Господи, прости мою душу грешную! – было последнее, что успел прошептать в своей жизни директор, прежде чем потерял сознание от резкого удара ребром ладони по основанию шеи.
Иван легко подхватил его, перенес обратно в кабинет и усадил в кресло за рабочим столом. Достав все из того же мешка ножны, он вынул из них короткий, заточенный до бритвенной остроты старинный меч и, придерживая голову директора левой рукой, чтобы не упала, правой, даже без особого замаха, ударил по его шее, и меч рассек ее, как горячий нож масло. Аккуратно и бережно вытерев меч полотенцем, Иван снова убрал его в ножны, а потом обошел кресло, из-за его спинки, чтобы не испачкаться кровью, взял голову директора за волосы и перенес на стол для заседаний, где установил точно в центре, лицом к двери.
В комнате для отдыха он отлепил скотч, снял вырезанные куски стекла и осторожно выглянул – вокруг никого не было. Он вылез на подоконник, снова закрепил скотчем стёкла и тенью соскользнул по стене вниз. Перебегая пригнувшись, от одной кучи хлама к другой, он мгновенно добрался до причальной стенки, где по цепи быстро и бесшумно спустился в воду, нашел акваланг, надел, нырнул и исчез.
Вынырнул он около самого маленького из островков, тянущихся цепочкой почти посередине Волги, где в ожидании его сидел с удочкой Лешка. Иван снял акваланг и распорядился:
– Собирайся! Сегодня же в Москву возвращаемся! И ближайшим рейсом ты улетишь к остальным на Кипр!
– Но, папа, – возразил ему парень лет двадцати пяти – двадцати шести на вид, удивленно вытаращив свои серые глазищи. – Мы же договорились, что улетим вместе, когда все закончится.
– Все отменяется, Леша, – твердо сказал Иван. – Ты улетишь один. Так надо!
Алексей, знавший, что, когда папа говорит таким тоном, спорить с ним бесполезно, начал собирать вещи, а Иван, взяв сотовый телефон, отошел с ним подальше и набрал номер.
– Ты, Гиена, надо мной никак подшутить вздумал? – услышав ответ, спросил он таким ледяным тоном, что его собеседник почувствовал себя уже покойником. – Ты, гнида, знал, что я никогда не трону женщин и детей и поручил их ликвидацию кому-то другому. Так?
– Господин
