на груди чуть-чуть шевелилась. Лицо было покрыто.
Подполз на коленях и опять протянул руку. «Кто подымет покров с лица моего, умрет» – сверкнуло в нем как молния. Поднял – умер.
Наклонился к лицу ее, почувствовал дыхание – «сладкое дыханье зимнего шафрана», – прикоснулся губами к губам и прошептал исступленным шепотом:
– Кто ты, кто ты, Лилит?
Она открыла глаза. Еще не понимая, что это, вскочила и оттолкнула его так, что он упал навзничь. Но встал и опять пошел на нее.
Она отскочила в глубину пещеры. В руке ее блеснул бронзовый нож. Он вынул из ножен свой, железный. Но тотчас отбросил его так далеко, что клинок звякнул, ударившись о стену.
Видел по лицу ее, что, если он подойдет, она убьет его. И подходил медленно-медленно, шаг за шагом, закинув руки за спину и крепко сжав их, пальцы в пальцы.
Когда подошел так близко, что мог охватить ее руками, она занесла нож.
– Убей! Убей! Убей! – шептал он с мольбою, все крепче сжимая руки за спиной.
Вдруг она увидела красную струйку крови, сочившейся сквозь белую ткань повязки с шеи его на голую грудь. Должно быть, оттолкнув его давеча, задела рану.
Уронила нож, подняла и протянула руки, выставив ладони вперед, как тогда на молитве у жертвенника, и воскликнула:
– Матерь, помилуй!
Он сделал еще шаг, остановился, поднял глаза вверх, как будто что-то увидел, и, слабо вскрикнув, упал без чувств.
Когда очнулся, она стояла над ним на коленях, одной рукой держала голову его, а другой подносила к губам чашу с водою. Он жадно пил. Только теперь, казалось, проснулся от страшного сна.
– Что это, что это было? – спросил, заглянув ей в лицо.
– Ничего, – ответила она. – Дурной сон тебе приснился, и я разбудила.
Он лежал на земле, головой на свернутой волчьей шкуре. Хотел приподняться и не мог. Она помогла ему. Он оглянулся и увидел сквозь приоткрытую дверь голубоватый свет утра, падавший из устья пещеры на золотистый, с серебряными пчелками, смятый покров. Вдруг вспомнил все. Закрыл лицо руками.
Она склонилась к нему, обняла голову его и поцеловала в лоб.
– Таму, брат мой, я тебя никогда не покину. И не покинет нас обоих Мать!
Гладила рукою волосы его, ласкала, как мать – больного ребенка.
Вдруг, очень далеко, а потом все ближе и ближе, послышался гул голосов, песня охотников.
– Наши с Горы, – сказала она, поспешно вставая. – Погоди, я сейчас…
Выбежала из пещеры в ограду, схватила лежавшую на камне, у калитки, исполинскую тритонову раковину, острый конец ее с просверленным отверстием приложила к губам, наполнила ее дыханием, и раздался звук, подобный бычьему реву, пробуждая в лесах и горах многоголосые отклики. В такие раковины-трубы перекликались пастухи и охотники, призывая друг друга на помощь в опасности.
Когда последний отклик замер, прислушалась, и скоро
