по спине, – а завтра чтоб явился на это же место. Понял?
Вряд ли он понял.
Повернувшись мордой в сторону моря, Август резко взмахивает хвостом (и откуда взялось столько силы!), сшибает меня с ног и… исчезает. Будто его и не было.
Потирая ушибленное плечо, возвращаюсь на берег.
– Уплыл? – слышит мои шаги Эльвира.
– Уплыл. И даже хвостиком помахал на прощанье.
Девушка улыбается. А я напяливаю на мокрое тело шорты и футболку.
– Мы с ним договорились встретиться завтра здесь же – возле пирса. Ты придешь?
– Конечно, – протягивает она руку Яшке. Юный орангутанг тотчас хватается за ладошку.
– В путь? – подхватываю чемоданчик.
– В путь.
Пересекая одну из центральных улиц, наводненную шумными разноцветными компаниями, слышу противные пьяные голоса:
– О-о! Местная семейка идет!
– Не-е, это которые дают за бабки фоткаться с обезьяной!
– Э! Тормозни, народ! Дайте нам сфоткаться на память!
Идем своей дорогой, но сзади кто-то догоняет.
– Э! Вы че, оглохли?!
Оборачиваюсь и пока еще спокойно советую:
– Идите, парни, своей дорогой.
– Чего?! – нахально тянет прыщавый недоросль под два метра ростом – лохматый, весь в фенечках и с сережкой в ухе. Че Гевара, блин…
Слышу за спиной торопливые шаги: кто-то из ретивых (или самых пьяных?) решил догнать и разобраться. Что ж, пора преподать подрастающему поколению урок вежливости – исправить упущение педагогов и родителей.
Короткий удар – и команданте кубинской революции мычит, отплевываясь кровавыми соплями.
В компании их дружков короткое замешательство быстро сменяется единодушным решением отомстить за боевые потери и поруганную честь. С лавочки и каменного парапета одновременно вскакивает молодцов шесть или семь возрастом от двадцати до двадцати пяти.
Что ж, случалось нам бывать в передрягах и похуже.
– Женя, не надо, – просит Эльвира.
– Почему же? Иногда надо. Ты постой здесь, хорошо?..
Поворачиваюсь к шеренге атакующего противника.
Красиво идут, черти. Но вся эта стадная решимость испарится в один миг, стоит юнцам натолкнуться на не менее решительную силу.
Шагаю навстречу.
Серия не слишком сильных (дабы не убить) ударов отбрасывает двух самых ретивых отдыхающих на ровно подстриженную травку газона. Один наглухо вырублен, второй вяло шевелится в кустах хризантемы.
И тотчас краем глаза подмечаю резкую перемену: скорость наступления противника падает; тупая злоба уступает место осмысленной опаске…
Короче, когда пятеро оставшихся в строю бойцов все поняли, у них был такой ужас на лицах, что если их сфоткать, то их изображениями смело можно пугать нечисть.
К тому же в тылу робкие женские голоса переросли
