что находили-то, дура баба, разве дельное. Одну только серебряну цепочку нашли!
В стороне слышится тихий разговор.
– В Красной одного сидячего нашли; рядом ложка чугунная положена и ножик. В головах-то горшок.
– Только поужинать собрался, а тут его и накрыли!
– В Хлебниковой даче мост оказался через Ржавую мшагу, на сажень его туда засосало. Слышно, там война шла. Вот потопнуть-то можно…
– А вот мы заправду чуть не потопли. Приходит ко мне это раз Васька Семенов; слышь ты, говорит, нашел я сопку у Вязовки, невдали от Княжей Нивы. Кругленькая, хорошая сопка и огонек по ней порхает. Клад – беспременно. Собьем-ка артель, да раскопаем. Вдвоем-то неспособно: и сопка-то больша, в сажень казенную будет, да, пожалуй, и страхи пойдут. Ладно! Сбили мы артель, пошли. Сопка правильная и от речки недалеко. И насыпана она неспроста: кругом выложена камнем, сверху песок да земля; потом прутняк – уже перегной. За ним хвощ да гнила. Дерево сгоревшее и негорелое. Видим – уже грунт показался. Васька щупом хватил вниз – слышит грох – дерево значит. Хватил правее – звякнуло что-то, значит, близко. Свечерело уже. Только смотрю я, сочится с боков вода и снизу точно проступает. Васька и Федор нагнулись, руками щупают – нащупали дерево, тянут наверх – не идет, будто держит его. Еще потянули, глядят – старая-престарая доска – сопревши вся. И хлынула из-под той самой доски вода. Ключ открылся, пошла садить; уж не то что клад – сами-то рады из ямы выбраться. Ударишь щупом – звякает что-то, котел что ли!
– Так и не допустила вода?
– Еще бы тебе допустить. Оно ведь тоже заклятье какое положено! Вот в Березовском пруде золотая карета,[5] да 5 стволов золота опущено, старики в ясные дни еще видали чуть-чуть! А поди-ка вытащи. Всем знатко, а не взять, потому заклятье, зарок. – А вот Петра из Красной, тот так взял клад.
– Поди ты взял, брешет твой Петра; может он и нашел чугунник старый, что пастухи бросили, да только…
– Да что только-то, ведь не сам он, а дельные люди сказывают, что и впрямь взял.
– Пуще разбогател Петра, как и не у нас грешное тело из локтей смотрит. Богатей!
– Впрок ему не пошло, значит – зароку не знал.
– Господин, евося будто косточка под лопатой оказывает, – докладывает один из копальщиков.
Спускаюсь в яму. Пахнуло свежерытой землей; посвежело после припека, – солнце уже высоко. Действительно, из-под лопаты торчит желто-бурая берцовая кость; торчит среди такого же точно песка, как и вся масса насыпи, словно бы она всегда была только костью без верхних покровов.
Кость вполне определила положение костяка. Работа пошла осторожней. Обнаружились руки, сложенные у лонного соединения; предплечье окислилось, позеленело – признак близости бронзы, которая и оказывается в согнувшейся тонкой, витой браслетке.
– Бруслетка! Смотри-ка, эка штучка-то аккуратная! Тоже изделие! – проносится среди любопытных, и, давя друг друга, вся ватага устремляется к кургану, жмется к вершине.
Предание о золотой карете обще всей местности. Очевидно, как предания о вольнице повлияли на Поволжье в смысле зарытых лодок с золотом, так присутствие высоких особ дало повод к розыскам золотой кареты.
