уж неприятные… Чтобы не сойти с мозга – так это, кажется, называлось у них в больничке, – Рыков ущипнул себя и с трудом удержался от всхлипа: о, это ведь так «не по-мужски»! С другой стороны, если Мужчина как вид исчез при Гарри Цорохе (Женщина как вид мутировала и того раньше), стесняться решительно нечего, а коли так… В двенадцать раз, вспомнил Рыков отчет НОС, увеличилось в Хоминляндии количество анимарических восполеваний; четыреста пятьдесят милльонов хоминидов болтается в бесцельном томленье по шарику… шесть милльонов «официальных» больных – листочки: кусточки же таковы, что треть великой его ляндии, так скажем, того, а значит, пятьдесят милльонов хоминидов подлежит потенциальной воспитализации… Неужто и он – один из?.. Ну да, ну да, анимаатры не разграничивают процесс личностной трансформации и анимарические восполевания; вопрос лишь в том, что за процесс происходит с ним, Рыковым – на трансформацию явно не тянет… Или он чего-то не понимает?..
Осознавая, что если хоть одной живой тушке – уточним: тушке родственной – рассказать о случившемся, больнички не миновать, Пал Палыч совсем пригорюнился. Во-первых, не должна ничего знать, конечно же, благоверная – tокторская по транскультуральному исследованию расщепленной анимы (она же «разорванная душевность»), которую защитила некогда Рита-1, – вернее, кожаная папка, в коей хранилась бесценная распечатка, грозно – $chizophrenia: не дебютец ли, часом?.. – замаячила перед рыковским носом; пытаясь увернуться от зловечка, он изменился в лице и, так и не найдя в себе сил дойти до кассы, кинулся прочь из ресторации.
А вот взять, к примеру, его палатку, судорожно соображал Пал Палыч, в которой каждый второй твердил, опять же, то о голосах, то о существах… Классика жанра, любой кончалый срыгнет – параноидная: стабильный бред (бред? Теперь Рыков ни в чем не был уверен), картинки в 3D-формате… Но речь-то с моторикой – о-го-го! Полный, так сказать, ажур! А то, что гон цимональный сдулся, так это, знаете ли, и к лучшему – да-да, к лучшему: именно он-то, гон, о его, Рыкова, нормальности, и говорит! Да что «говорит»: кричи-ит! Свидетельствуе-эт!.. И все б ничего, ко всему – зачем только? Пал Палыч не знал – привыкаешь, но… как же теперь? Теперь как будет он терпеть-вертеть?.. Дышать-гнать?.. И прочая, прочая?… Рыков совсем приглаголился, тем более что вспышка – та самая, засветившая ему утром аккурат меж бровей, – не просто отравляла существование, то и дело напоминая о себе холодноватым сиреневым свечением, но еще и вызывала гаденькую дрожь в членах: ту самую, да-да… О, если б мог вернуть он вчерашний день, когда все было так хорошо!.. Если б мог избавиться от жалящего анимашонку страха!.. Он не хочет, не хочет, не хочет этого! Он не обязан! Он, из end’a в end, вовсе не сумасшедший хоминид! Впрочем, если не, то и видеть этого он не должен… Тронув кончик носа, Рыков покосился сначала на зажёвачную «МакКоллапс», а потом поднял черепушку и едва не зарыдал: желтый дом обвивали похожие на лианы существа – они цеплялись
