рассматривалась только большевистским по составу президиумом, ибо никто на заседания Областного Комитета после трех раз не являлся». Хотя Голубовский возражал на обвинения Жакова: «Меньшевики и эсеры… не желали пользоваться большинством. Областной Комитет вообще был неработоспособен, и был бы таким, если бы там было даже только 2 меньшевика»[137]. Тем самым даже глава обкома вынужден был признать резонность заявлений большевиков о неэффективности данного органа власти вплоть до января 1918 г.
Справедливости ради надо заметить, что при всей неэффективности областного комитета Советов и его президиума, занимавшегося «вермишелью», другие органы власти в регионе к осени 1917 г. вообще прекратили свое существование. С Октябрем исчезли и номинальные представители центральной власти. А местная выборная власть в лице городских Дум уже мало кем праздновалась. Посему, скажем, решение пленума Харьковского городского Совета от 11 декабря 1917 г. о роспуске «реакционной Думы» даже противники большевиков восприняли с облегчением: мол, отмучилась[138].
Таким образом, к концу 1917 г. большевики уже были мощной политической силой в рамках Донецко-Криворожского региона. Как же так получилось, если еще летом 1917 г. шахтеры Донбасса на коленях клялись бороться с большевизмом? Как маргинальная политическая сила буквально за несколько месяцев превратилась в столь влиятельного игрока на региональном уровне? Как популярные в момент Февральской революции социалистические партии так растеряли свое преимущество перед более радикальными союзниками?
Артем: роль личности в истории
Действительно, к периоду Февральской революции 1917 г. функционировавшая в подполье РСДРП(б) в рабочих регионах Юга России представляла собой довольно печальное зрелище. Лишенные лидерства, ярких личностей, единой организационной структуры, большевики Донбасса пребывали в постоянном ожидании редких и довольно непродолжительных наездов агитаторов из Петрограда или Москвы. Таким, например, был небезызвестный Лазарь Каганович, к началу 1917 г. нелегально проживавший в Юзовке под именем Бориса Кошеровича и работавший вплоть до апреля на обувной фабрике «Новороссийского общества». Будущий глава СССР, а тогда простой рутченковский слесарь Никита Хрущев позже признавался, что именно пламенные речи Кошеровича вдохновили его на политическую деятельность: «Мы с ним познакомились буквально в первые дни Февральской революции. Он тоже работал в Юзовке и выступал на первом же митинге, который проводили тогда в Юзовке, а я на нем присутствовал… Потом вторично, через неделю-две, мы собрались в Юзовке, там же был Каганович. Он прибыл от Юзовской организации и довольно активно вел себя на этих совещаниях… Кагановичу я не только доверял и уважал его, но, как говорится, и стоял горой за него»[139].
Один из юзовских рабочих, вспоминая позже Хрущева в первые дни после Февральской революции, признавался, что горняки и металлурги
Стенограмма IV Съезда Советов Донецкого и Криворожского районов.
Земля и Воля, 12 декабря 1917 г.
