Русью коршун кружит вновь.
Воспетый и оживший камень
За праведную вопит кровь.
1967
«То окружают знатоки…»
То окружают знатоки,
Говоруны и острословы:
Им препарировать с руки
Летящее, как ангел, слово.
То стихотворцы с мастерком,
В самовлюблённости глухие:
Им с окровавленным виском
Не падать на снега России.
То женщина от слёз темна
Бросает жёсткие упрёки,
Что жизнью жертвует она,
Которой не окупят строки.
То близким уж невмоготу
И тяготит их беспокойство
За будущую нищету
И нынешние неустройства.
Кому – игра, кому – исток
Крутой печали и тревоги,
И праведный потомок строг,
Скупые подводя итоги.
1967
«Я обречён, как волк на вой…»
Поэт обречён на стихи,
Как волк на вой.
Я обречён, как волк на вой,
Переживать строку строкой.
Пока в своём лесу глухом,
Где под ногами бурелом.
И мох, и заячьи следы,
Где – далеко ли до беды —
Кружу без устали, невмочь —
Зубастая крадётся ночь.
Сквозь хряск, и хруст, и вскрик, и стон,
Которые со всех сторон
Доносятся, томясь, спеша,
Бегу. Меня стремит душа
К поляне, где пустынен мрак,
Быстрей мой бег, бесшумней шаг,
И вот над смуглой мглой ветвей
Ребячьих светлых снов светлей
Сияет, плавный бег струя…
И к небу вой подъемлю я.
А завтра снова лес, зверьё,
Жизнь, смерть, и каждому своё.
Но есть во мне иная суть —
Мне только б на луну взглянуть.
На этот блеск над головой…
Я вечно обречён на вой.
Я обречён, как волк на вой,
Перемогать строку строкой.
1966
«Говорят обо мне по латыни…»
Говорят обо мне по латыни,
Точно холод вдруг душу кольнул.
О, лекарственный дух поликлиник!
Не триклиния праздничный гул.
Напряжённость, боязнь и унынье,
И, быть может, судьбы перелом.
Говорят обо мне по латыни,
Шепчет мёртвый язык о живом.
1964
«В самые опасные места…»
Посылать в самые опасные места
В самые опасные места —
Жребий
