стоили сотни, если не тысячи. Однако Гарри надеялся на свой острый глаз и верил, что сможет приглядеть лошадь постарше, обученную и по разумной цене.
В обычный день аукциона лошади, все еще впряженные в телеги, стояли рядом с автомобилями с номерными знаками других штатов – фургонами, принадлежащими полным надежд покупателям.
К концу аукциона через площадку проходили две или три тысячи лошадей – на них смотрели, их оценивали и покупали. Для некоторых из них это было спасением – провал на скачках давал им возможность попробовать силы в конкуре. Для других это был шаг назад – старую выставочную лошадь могли продать как тренировочную. В конце аукциона всегда оставалось несколько лошадей, не нашедших покупателей. Это были лошади, чьи недостатки нельзя было скрыть, неукрощенные лошади, пытавшиеся достать владельца зубами и копытами, или же те, что едва перебирали ногами, обходя площадку.
Но в Нью-Холланде ни одна не оставалась непроданной.
Один и тот же человек всегда предлагал цену последним – он покупал лошадей для бойни, где их тела перерабатывали в собачью еду, а из копыт варили клей.
Аукцион длился всего три-четыре часа, настолько быстро расходились лошади. В конце дня фермеры-амманиты забирались в свои повозки, фургоны отправлялись обратно на ипподромы, а новоиспеченные владельцы лошадей запирали свои приобретения в кузова машин и разъезжались по домам.
Последним уезжал человек, купивший лошадей для бойни.
В тот понедельник 1956 года Гарри де Лейер опаздывал. В его фургоне не работали фары – ничего удивительного, он заплатил за него всего двадцать пять долларов. Новая машина стоимостью около пятнадцати тысяч была голландскому иммигранту не по карману. Хотя этим холодным утром он и встал пораньше, снег и пробитая шина заставили его задержаться в дороге.
Когда Гарри наконец приехал, уже было пусто, не осталось ни одной лошади. Все долгое путешествие из Нью-Йорка он проделал зря.
Стоял лишь один автомобиль – потрепанный грузовик, больше подходивший для перевозки крупного рогатого скота, чем лошадей. Неопрятный человек, одетый в куртку и хлопчатобумажные рабочие штаны, как раз закрывал кузов.
Не желая сдаваться после долгой поездки, Гарри выглянул из окна машины и подозвал его.
– Ничего не осталось, кроме мяса, – ответил мужчина, словно не желая разговаривать.
Гарри вышел из машины, подошел к нему и заглянул в кузов грузовика сквозь щели между досками. День выдался холодным, и дыхание лошадей поднималось в воздух паром. Любой, кому приходилось видеть лошадей, приговоренных к бойне, может поклясться, что животные будто чувствуют, что им пришел конец. Иногда они выражают свой страх, громыхая копытами по деревянному полу кузова, стуча в стены железными подковами. Иногда они просто выглядят испуганными, будто знают, куда направляются.
Гарри
