же, – Хэд схватил руку шурина.
– Я… я должен был их убить. Барон заплатил мне, а в помощь дал людей – тех самых, которых вы перебили. Я не знаю, зачем ему жизнь этих двоих… но предупреди сэра Аллана – пусть ни он, ни его сестра не приближаются к замку Фиц-Олвина…
Лесник вздрогнул, вспомнив о том, что сэр Аллан и Робин отправились в Ноттингем, но предупреждать их об опасности было уже поздно.
– Роланд, – сказал он, – здесь есть монах-бенедиктинец. Хочешь, я схожу за ним, и он примирит тебя с Богом?
– Нет, я проклят и умираю… Вырой мне могилу под старым буком, где дорога сворачивает на Мэнсфилд-Вудхауз. Обещаешь?
– Клянусь всеми святыми…
– Спасибо, Гилберт… Ты всегда был добр и любил мою сестру, а я…
Гилберт Хэд больше не слушал – на пороге каморки бесшумно возникла его жена Маргарет, и он задумался о том, как нелегко будет поведать ей то, что он только что услышал от шурина. Когда же он вновь обратил взор к Роланду Ритсону, тот был уже мертв.
6
Пока Роланд Ритсон прощался с жизнью в каморке слуги лесника, трое мужчин, отправившихся в Ноттингем, шагали по извилистым тропам бескрайнего Шервудского леса. Монах-великан поначалу веселил спутников забавными историями, но вскоре сэр Аллан Клер пустился в рассуждения о красоте окружающей их природы, а когда и он иссяк, Робин Гуд своим сильным чистым голосом затянул старую как мир балладу.
– Сэр Аллан, – юноша неожиданно умолк и остановился, – близится полдень. Если вы не против короткого привала, здесь поблизости в лощине течет ручей. Там мы могли бы перекусить. В моей котомке полно припасов, которые приготовила для нас Мэгги.
– Мой желудок утверждает, что это отличная идея, – живо отозвался монах. – Немедленно веди нас к ручью, сын мой!
Помедлив, рыцарь все же согласился передохнуть; и вскоре путники устроились на шелковистой траве в тени раскидистого бука. Монах, хватив добрый глоток старого французского вина из фляги рыцаря, с жадностью набросился на припасы, а насытившись, тут же предложил спутникам называть его запросто – братом Туком.
– Так меня величают в монастыре из-за пристрастия к потасовкам на дубинках. Вырос я в честной крестьянской семье, и по сей день вольная трудовая жизнь мне по нраву. Наш настоятель о том знает и, по доброте своей, за руку меня не держит. Он у нас не только золотишко любит… А вы, благородный рыцарь, если не секрет, кто такой будете? – обратился монах к сэру Аллану.
– Охотно отвечу, если вы дадите мне хоть словечко вставить.
Робин все еще держал флягу в руках, и монах-великан потянулся к ней.
– Хоп! – воскликнул юноша, отдергивая сосуд. – Очередь твоя прошла, братец Тук, хлебни-ка лучше холодной водицы из ручья и дай человеку сказать.
– По происхождению я сакс, – начал рыцарь. – Отец мой был близким другом архиепископа Кентерберийского и королевского министра Томаса Беккета, и дружба эта принесла ему одни
