получить свой напечатанный материал.
Чего нельзя было отнять у старой женщины, так это ее мастерства. Она была похожа на ту машинистку, которую великий драматург и философ Бернард Шоу, принимая на работу, спросил, с какой скоростью она печатает.
– 200 слов в минуту, – ответила машинистка.
Великий драматург почесал затылок:
– И где же я вам возьму столько слов?
Даже инквизитор Бондарский не всегда отваживался контачить с Лидой. Она и ему могла врезать по первое число (фраза, часто употребляемая в стенах редакции, которую расшифровать не мог ни один сотрудник).
Басов громко буркнул:
– Это в номер, я буду у себя.
И исчез.
В кабинете его ждала девушка в толстых зимних чулках, хотя на дворе все еще было тепло.
– Здравствуйте! Я к вам на работу, – сказала она, садясь в кресло у стола.
Басову ничего не оставалось, как занять свое место начальника отдела.
До сих пор он работал один, хотя ему давно редактор хотел подсадить стажера. Но Басов со стажерами быстро расставался, времени не было кого – то учить, объяснять прописные журналистские истины. И ему шли навстречу, Басов был ценным сотрудником.
Во всяком случае, редактор сдерживал Бондарского в желании поставить зарвавшегося умника на место.
И вот новая попытка стреножить свободу. С появлением сотрудника он должен будет работать в строго обозначенные часы – ведь теперь отвечает не только за себя, но и за отдел.
Бондарский, при всем своем профессионализме, ревниво относился к свободолюбивым личностям, которые завоевывали свою свободу работой.
– Я в редакции ни одного яйца не высижу, – не раз в глаза говорил Боднарскому Басов.
Тот морщился от негодования.
– Если очень постараться, высидишь. Я всегда здесь и помогу тебе это сделать.
– Каким образом?
Такие стычки были постоянными. И когда Басову надоедало, он шел к главному редактору с заявлением об уходе.
Казимир Пшесинский мрачно созерцал Басова и начинал медленно вслух читать заявление, интонируя каждое слово так, чтобы было понятно, какую глупость написал его лучший сотрудник.
После чтения заявления Пшесинский разочарованно вздыхал и спрашивал себя:
– Выбросить, что ли, этого дурака на помойку? Но где он такую лафу найдет? В этот раз пожалею. Потом мне ноги целовать будет.
– Почему ноги? – не удержался в один из эпизодов увольнения Басов.
– А что тебе руки дать, у меня маникюр.
И действительно, руки главного редактора были в мужском маникюре.
Пшесинский, поляк по национальности, был родом из Кракова, в который он на какой – то юбилей привез чуть не всю редакцию и показал ее своей большой семье.
В этой большой семье сестра Пшесинского была знаменитой маникюршей
